Ах как задели, как резанули сердце и внутренности холодныеслова князя Болека! В Зембицах ему больше нечего искать! Господи! Эти слова,возможно, потому, что они были так безжалостно откровенны, столь правдивы,потрясли Рейневана сильнее, чем холодный и равнодушный взгляд Адели, чемжестокий голос, которым она науськивала на него рыцарей, чем удары, которые поее вине сыпались на него, чем заточение в башне. В Зембицах ему больше искатьнечего. В Зембицах, в которые он рвался, полный надежды и любви, пренебрегаяопасностями, рискуя здоровьем и жизнью. В Зембицах ему уже нечего искать!

«Значит, – подумал он, вглядываясь в путаницу корней иветвей, – мне уже не осталось ничего, и вместо того, чтобы убегать впоисках утраченного, не лучше ли вернуться в Зембицы? Изыскать возможностьвстретиться с глазу на глаз с неверной любовницей? Чтобы, как известный рыцарьиз баллады, который, спасая брошенную ветреной дамой перчатку, вошел в цвингер[332] со львами и пантерами, кинуть Адели в лицо, как кинулперчатку тот рыцарь, горький упрек и холодное презрение? Посмотреть, какнегодница бледнеет, как смущается, как ломает руки, как опускает глаза, какдрожат у нее губы. Да, да, пусть будет что угодно, лишь бы увидеть, как онабледнет, как стыдится, видя презрение, порожденное собственным отступничеством.Сделать так, чтобы она страдала! Чтобы ее изматывал стыд, мучили угрызениясовести…»

«Как же, – отозвался рассудок, – угрызения?!Совесть! Дурак ты, вот что. Она рассмеется, прикажет снова избить тебя ибросить в башню. А сама пойдет к князю, и они улягутся в постель, будут игратьв любовь, да что там, беситься так, что ложе начнет трястись и трещать. И небудет там ни угрызений совести, ни сожалений. Будет смех, потому что насмешки ииздевки над наивным глупцом Рейневаном из Белявы придадут любовным забавамвкуса и огня, словно пряная приправа».

Конь Генрика Хакеборна заржал, тряхнул головой. Шарлей,подумал Рейневан, похлопывая его по шее, Шарлей и Самсон остались в Зембицах.Остались? А может, сразу, как только его арестовали, двинулись в Венгрию,довольные тем, что освободились наконец от излишних забот? Шарлей совсемнедавно расхваливал дружбу, говорил, что это штука изумительная и громадная. Нораньше – и как же искреннее и правдивее это звучало – заявлял, что ему важнылишь собственное удобство, собственное благо и счастье, а все остальное –пропади пропадом. Так он говорил, и в общем…

В общем, конь снова заржал. И ему ответило ржание.

Рейневан поднял голову и успел заметить наездника на опушкелеса.

Амазонку.

«Николетта, – изумился он. – НиколеттаСветловолосая! Серая кобыла, светлая коса, серая накидка. Это она, она, никакихсомнений!»

Николетта тоже увидела его. Но вопреки ожиданиям не помахаларукой, не окликнула весело и приветливо. Куда там! Она развернула коня икинулась прочь. Рейневан не стал долго раздумывать. Говоря точнее, нераздумывал вообще.

Он ударил кастильца ногами и бросился вслед по краюбурелома. Галопом. Ямы от вывороченных деревьев грозились поломать ноги коню, аездоку свернуть шею, но, как сказано, Рейневан не раздумывал. Конь тоже.

Когда он вслед за амазонкой влетел в бор, то понял, чтоошибся. Во-первых, сивый конь был не знакомой ему чистокровной и резвой кобылой,а костлявой и неуклюжей клячей, бегущей по папоротникам тяжело и совершеннонеграциозно. Восседающая на кляче девушка никоим образом не могла бытьНиколеттой Светловолосой. Смелая и решительная Николетта, то есть КатажинаБиберштайн, мысленно поправился он, не ехала бы, во-первых, на дамском седле.Во-вторых, не сгибалась бы на нем так безобразно и не оглядывалась быиспуганно. И не пищала бы так пронзительно. Совершенно определенно – так бы онане пищала.

Когда наконец до него дошло, что он, словно кретин илиизвращенец, гоняется по лесам за совершенно незнакомой девушкой, было ужеслишком поздно. Амазонка под грохот копыт и истошный визг выехала на поляну;Рейневан выехал за ней. Он пытался сдержать коня, но норовистый жеребец не далсебя остановить.

На поляне были люди, кони, целый кортежик. Рейневан заметилнескольких пилигримов, нескольких францисканцев в коричневых рясах, несколькихвооруженных алебардистов, толстого сержанта и запряженный парой лошадей фургон,покрытый черным просмоленным полотном. И человека на вороном коне в бобровомколпаке и плаще с бобровым воротником. Тот в свою очередь заметил Рейневана,указал на него сержанту и вооруженным людям.

«Инквизитор», – с ужасом подумал Рейневан, но тут жесообразил, что ошибся. Он уже видел эту телегу, видел этого типа в бобровомколпаке и воротнике. О том, кто это, ему сказала Дзержка де Вирсинг нафольварке, где останавливалась со своим табуном. Это был колектор. Сборщикподатей.

Вглядываясь в накрытую черным полотном телегу, он понял, чтовидел ее и позже. Вспомнил обстоятельства и в результате тут же решил бежать.Но не успел. Потому что, прежде чем развернул топчущегося и дергающего мордойконя, рысью подъехали вооруженные, окружили его и отрезали от леса. Увидев, чтоон попал под прицел нескольких готовых к выстрелу арбалетов, Рейневан отпустилвожжи, поднял руки и крикнул:

– Я здесь случайно, по ошибке. Без злых намерений!

– Любой так может сказать, – ответил, подъехав,бобровый колектор. Он смотрел угрюмо, рассматривал так внимательно и подозрительно,что Рейневан замер, ожидая самого худшего и неизбежного. То есть того, чтоколектор его узнает.

– Эй-эй! Постойте! Я этого парня знаю!

Рейневан сглотнул. Положительно, это был день восстановлениязнакомств. Крикнул голиард, с которым Рейневан познакомился в раубриттерскомКромолине, тот самый, который читал гуситский манифест, а потом вместе сРейневаном прятался в сырне. Немолодой, в кабате с вырезанной зубчикамибаскиной и красном рогатом капюшоне, из-под которого выглядывали вьющиеся прядисильно поседевших волос.

– Я хорошо знаю этого юношу, – сказалголиард. – Он из приличной благородной семьи. Его зовут Рейнмар фонХагенау.

– Может, потомок, – черты лица бобровогоколлектора помягчали, – известного поэта?

– Нет. А почему он следит за нами? Идет по следу? А?

– По какому следу? – опередив Рейневана, фыркнулкрасный голиард. – Слепые вы, что ли? Он же из бора выехал! Если б следил,ехал бы по дороге, по следам.

– Хм-м-м, пожалуй, верно. Так вы его знаете?

– Как аминь в пачеже, – весело подтвердил голиард. –Я же его имя знаю. А он знает, что меня зовут Тибальт Раабе. Ну, господинРейнмар, скажи, как меня зовут?

– Тибальт Раабе.

– Ну, видите!