Кольт молча пожал плечами и помотал головой.

– Может быть, фармацевт Брюзгалинд?

– О, Боже, нет, – слабо простонал Кольт.

Когда Ольга Евгеньевна ушла, он набрал номер хорошего своегознакомого, медиамагната. Ему принадлежал журнал, в котором должна была выйтизлосчастная статья.

Мобильный не отвечал. Петр Борисович набрал служебный номери услышал вежливое сожаление секретарши. Магната нет на месте, она непременнопередаст, что Петр Борисович просил перезвонить как можно скорее.

К обеду у Петра Борисовича разболелась голова. Все звукистали сливаться в один омерзительный писк, тот самый, что пронзил ему ухо изтрубки, когда он набрал номер Зубова. Тонкое титановое сверло все ещеоставалось у него в мозгу.

Петр Борисович решил, что надо отвлечься, немного отдохнуть,и отправился обедать в закрытый клуб. Место это было неизвестно даже вездесущейНаташе. В старинном особняке на Большой Никитской имели возможностьрасслабиться, побыть в одиночестве или провести конфиденциальную встречу самыеважные государственные люди. Сюда не мог проникнуть никто из посторонних. Небыло никакой вывески. Чтобы попасть внутрь, не требовалось ни удостоверений, ниденег. Гостей здесь знали в лицо. Каждый имел клубную карточку, на которуюиногда переводил некоторую сумму. Это позволяло приехать в чудесный особняк влюбое время суток, не только пообедать или поужинать, но, если нужно,попариться в баньке, сделать массаж, получить услуги косметолога, парикмахера,быстро привести себя в порядок перед каким-нибудь ответственным мероприятием.

Государственные люди крайне редко могут полноценноотдохнуть, даже у себя дома, в кругу семьи, даже во время короткого законногоотпуска. В особняк на Большой Никитской, как правило, заезжали в одиночестве.Особенностью этого места была мягкая, ласковая, целебная тишина, иногданаполненная звуками живого фортепиано. Из-за толщины старинных стен, из-заособенного устройства здания здесь не ловилась телефонная сеть, и это былодополнительным благом для государственных людей. Обслуга двигалась бесшумно,угадывала желания гостей почти без слов.

Оказавшись в небольшом обеденном зале, Петр Борисовичпочувствовал, что головная боль немного отпустила, сверло исчезло. Гостей почтине было, только в углу, в уютной нише, виднелся одинокий мужской силуэт занакрытым столом. В клубе не принято было подсаживаться друг к другу. Дажедавние, хорошие знакомые, встречаясь здесь, обменивались сдержаннымимолчаливыми приветствиями.

Мужчина в нише был весьма влиятельным чиновником, советникомпрезидента, он сидел к Петру Борисовичу боком и, конечно, почувствовал взгляд.Сверкнули стекла очков. Кольт улыбнулся, помахал рукой, и вдруг проклятоеневидимое сверло с новой, чудовищной силой впилось в мозг.

Советник президента не ответил на приветствие, отвернулся,сделал вид, что не узнал Кольта, и даже слегка подвинул свой стул, так, чтобыуйти из поля зрения Петра Борисовича.

«Этого не может быть! – повторял про себя Кольт. – Здесьполумрак, у него близорукость. Нет, ерунда, мало ли что болтают по радио ипечатают в газетенках! Болтают и печатают про всех, нет ни одного более илименее известного, состоятельного человека, которого никогда не пыталисьзамазать грязью. Надо встать, подойти, поздороваться. Он обязательно ответит».

Однако вставать и подходить к чужому столику было неловко,это нарушало традиции клуба. И Кольт сидел, без всякого аппетита поедалнежнейшую гусиную печень с брусничным соусом и косился в сторону ниши. Официантпринес чайник с фирменным травяным чаем. Петр Борисович отвлекся всего наминуту, а когда опять взглянул в угол, понял по расположению теней, что там застолом никого уже нет. За нишей имелся дополнительный проход в холл. Советникпрезидента исчез.

«Ерунда, – в десятый раз повторил про себя Петр Борисович,усаживаясь после легкого клубного обеда в автомобиль, – глупая, нелепаяслучайность. Тусклый свет, близорукость».

Он вернулся в свою контору. Остаток дня прошел в липкомтумане, в кошмарном полусне. Петр Борисович выслушивал доклады, звуки сливалисьвсе в тот же омерзительный писк. Не глядя подписывал какие-то бумаги. Строчкирастекались перед глазами. Несколько раз набирал номер медиамагната. Мобильныйпо-прежнему не отвечал. Секретарша вежливо заверяла, что просьбу передала,магнат свяжется с ним непременно, однако сейчас он занят.

Единственным осознанным действием был звонок ЕленеАлексеевне Орлик.

– Вы совсем меня забыли, – сказал Кольт.

– Ну что вы, просто работаю по двадцать часов в сутки. Каквы себя чувствуете?

– Я очень хочу вас видеть, Елена Алексеевна.

– Что с вами, Петр Борисович? Что случилось?

– Ничего. Просто голова трещит.

– Прилетайте сюда. Помните наш последний разговор? Естьинтересные новости. Но это не по телефону. Все, Петр Борисович, простите, ябольше не могу говорить. Берегите себя. Надеюсь, скоро увидимся.

От звука ее голоса ему стало немного легче, но говорила онаслишком поспешно и холодно. Больше звонить никому не хотелось.

Ольга Евгеньевна принесла ему еще порцию мерзейших статеек,о нем, о Светике, но он не мог читать.

– Конечно, не надо вам читать, Петр Борисович, –сочувственно согласилась дама и отодвинула листки распечаток. – Знаете ли, тутпрослеживается определенная тенденция. Это похоже на черный пиар. Такого родакампании устраиваются перед выборами. Но вы, насколько мне известно, никуда небаллотировались. Деньги затрачены пока небольшие, впрочем, судить о масштабахтрудно, это только начало. Думаю, на организацию публикаций ушел примерномесяц, то есть все началось именно тогда, когда у вас возникли серьезныеконтакты с фирмой «Генцлер». Это наводит на мысль…

Она говорила еще минут пять. Он не понимал смысла слов.Проклятое сверло в мозгу набирало обороты. Петр Борисович выпил очереднуюобезболивающую таблетку, секретарша заварила ему крепкий чай.

– Петр Борисович, давление меняется, магнитные бури, у менятоже сегодня весь день голова трещит.

– Да, Тома, спасибо, я понял.

Верная Тома подошла и приложила ладонь к его лбу.

– Может, это грипп? Давайте я вызову врача.

– Не надо. Все. Иди.

Сквозь боль сумел пробиться сиплый голос Агапкина втелефонной трубке.

– Не раскисай, Петр. Держись, – строго сказал старик. – Ониименно этого добиваются. Зачем ты выключал телефон? Я ужасно переволновался затебя. Я, видишь ли, второй день сижу в Интернете, читаю всю эту мерзость.