Несомненно, долгий мир — это еще не вечный мир. Тот, кто подходит к истории с точки зрения статистики, никогда не станет утверждать, что войны между великими державами, развитыми странами или европейскими государствами больше никогда не случится. Но в интересующие нас промежутки времени вероятности могут измениться. Частота выпадения двоек на железных игральных костях может снизиться, линия степенного распределения — резко уйти вниз. И похоже, в большей части мира так и случилось.

Надо сказать, что та же самая статистическая осведомленность заставляет рассматривать и альтернативные возможности. Возможно, вероятности вообще не изменились и мы делаем далеко идущие выводы на основании случайной последовательности мирных лет, подобно тому как мы склонны делать далеко идущие выводы на основании случайных кластеров войн или злодеяний. Возможно, давление войны накапливается и система может взорваться в любой момент?

Скорее всего, этого не произойдет. Статистика кровопролитных конфликтов показывает, что война — это не маятник, не кастрюля-скороварка и не брожение масс, а лишенная памяти игра в кости, возможно игра с меняющейся вероятностью. Да и история многих стран подтверждает, что мир между ними может длиться вечно. Как сказал Мюллер, если бы лихорадка войны была циклична, «швейцарцы, датчане, шведы, голландцы и испанцы к настоящему времени просто кипели бы от желания подраться»[634]. Но ни они, ни американцы с канадцами не страдают бессонницей, задаваясь вопросом, когда же, наконец, враг перейдет самую протяженную неохраняемую границу в мире.

А не может ли полоса удачи закончиться? Тоже маловероятно. Послевоенные годы — самый длительный период мира между великими державами с момента их появления 500 лет назад[635]. Нынешний мир между государствами Европы также самый продолжительный за всю ее воинственную историю. Практически любая статистическая проверка может подтвердить, что, учитывая интенсивность войн предшествующих столетий, нули и близкие к нулю характеристики Долгого мира крайне маловероятны. Если принять за ориентир частоту войн между великими державами с 1495 по 1945 г., то шансы, что когда-нибудь наступит мир длиной в 65 лет, нарушенный всего одной войной великих держав (пограничный случай — Корейская война), составляют 1 к 1000[636]. Даже если за точку отсчета мы примем 1815 г., что должно бы сработать против нас, позволяя мирному постнаполеоновскому XIX в. снизить базовый уровень воинственности, вероятность, что в послевоенную эру случится максимум четыре войны с участием великих держав, будет меньше 0,004, а вероятность того, что европейские государства единожды за все это время вступят в вооруженный конфликт (советское вторжение в Венгрию в 1956 г.), будет равна 0,0008[637].

Конечно, расчет степени вероятности сильно зависит от того, как мы определяем события. Вероятности разнятся, когда оцениваешь их с учетом полной осведомленности о том, что произошло (апостериорное сравнение, еще известное как «подгонка данных»), и когда отказываешься от каких бы то ни было предварительных прогнозов (априорное сравнение). Вспомните: вероятность того, что из 57 человек в комнате у двух день рождения придется на один день, равна 99 из 100; в этом случае конкретный день определяется только после того, как мы нашли эту пару. Вероятность, что кто-то разделит конкретно мой день рождения, ниже, чем 1 к 7; в этом случае мы определяем день заранее. Мошенник, орудующий на фондовом рынке, может воспользоваться этим моментом, рассылая информационные бюллетени со всеми возможными прогнозами траектории развития рынка. Несколько месяцев спустя адресаты, которым повезло получить ряд верных предсказаний, будут считать его гением. Скептик, сомневающийся в реальности долгого мира, может заявить, что тот, кто понимает шум по поводу длительного мирного промежутка в конце этого самого промежутка, точно так же виновен в подгонке данных.

Однако существует целый ряд научных работ, написанных учеными, которые еще 20 лет назад заметили, что мирные годы длятся по причине нового мировоззрения, которое, по их предсказаниям, должно было сохраниться и в будущем. Сегодня мы можем утверждать, что их априорные прогнозы подтвердились. Вот названия книг и даты публикаций: «Приближающийся конец войны» (The Coming End of War, 1981) Вернера Леви, «Долгий мир. Элементы стабильности в послевоенной международной системе» (The Long Peace: Elements of Stability in the Postwar International System, 1986) Джона Гэддиса, «Всадники Апокалипсиса: у ворот, заблудились или отступают?» (The Horsemen of the Apocalypse: At the Gate, Detoured, or Retreating? 1986) Калеви Холсти, «Затупившийся меч: сокращение военного давления в современной мировой политике» (The Blunted Sword: The Erosion of Military Power in Modern World Politics, 1988) Эвана Луарда, «Уход от Судного дня: прекращение больших войн» (Retreat from Doomsday: The Obsolescence of Major War, 1989) Джона Мюллера, «Конец истории?» (The End of History? 1989) Фрэнсиса Фукуямы, «Отмена рабства и окончание международных войн» (The Abolition of Slavery and the End of International War, 1989) Джеймса Ли Рэя и «Война ушла в прошлое?» (Is War Obsolete? 1990) Карла Кейсена[638]. В 1988 г. политолог Роберт Джервис так описал феномен, который все они заметили:

Эти ученые были уверены, что они не обманываются полосой удачи, но обнаруживают фундаментальный сдвиг, подтверждающий их прогнозы на будущее. В начале 1990 г. Кейсен сделал приписку к своей рецензии на книгу Мюллера: