Другие большие страны — Австралия, Бразилия, Канада и Китай — в тот же период сокращали свои вооруженные силы. По окончании холодной войны тренд стал глобальным: от пика в более чем 9 военнослужащих на 100 000 человек в 1988 г. средний показатель по всем развитым государствам к 2001 г. понизился до 5,5[649]. Конечно, здесь мы отчасти обязаны тому, что многие небоевые функции, например стирка обмундирования и организация питания, были отданы на аутсорсинг частным подрядчикам, и тому, что богатейшие страны заменяют военнослужащих на переднем крае роботами и дронами. Но век роботизированных войн все еще в будущем, и последние события показали, что численность личного состава по-прежнему основной ограничитель при использовании военной силы. Если уж на то пошло, сама роботизация вооруженных сил — проявление тенденции, которую мы исследуем. Страны вкладываются в эти фантастически дорогие технологии, потому что жизнь граждан (причем граждан и других стран тоже) стала цениться выше.

~

Ряд сверок с реальностью, подтверждающих, что мировоззрение правителей и народов изменилось, — еще одно доказательство того, что Долгий мир не случайность. Склоняющие к войне умонастроения — национализм, территориальные амбиции, международная культура чести, всеобщее одобрение войны и безразличие к человеческим жертвам — во второй половине ХХ в. вышли из моды в развитых странах.

И знаменем этих изменений стало утверждение в 1948 г. Всеобщей декларации прав человека, подписанной 48 странами. Вот несколько первых ее статей:

У кого-то возникает соблазн обесценить этот манифест, объявив его убаюкивающей болтовней. Но, подтверждая идеал Просвещения, провозгласивший человека высшей ценностью политики, подписанты отвергли царившую более столетия доктрину, согласно которой высшей ценностью является нация, народ, культура, Volk, класс или другая общность (не говоря уже о догмате предшествующих веков, в котором высшей ценностью был монарх, а народ — его или ее движимым имуществом). Необходимость констатации всеобщих прав человека стала очевидна в 1945–1946 гг. на Нюрнбергском процессе. Тогда некоторые юристы утверждали, что нацистов следует судить только за геноцид, который они устроили на оккупированных землях, например в Польше, ведь согласно прежним представлениям, никого в мире не касалось, что власть творила на собственной территории.

Великие державы всерьез нервничали, подписывая Декларацию, что еще раз подтверждает, что она не была ничего не значащим сотрясением воздуха. Британия волновалась по поводу своих колоний, США — из-за негров, Советский Союз беспокоился о своих марионеточных государствах[650]. Но благодаря Элеоноре Рузвельт, которая провела 83 предварительные встречи, добиваясь принятия Декларации, все прошло без возражений (хотя 8 стран советского блока демонстративно отказались голосовать).

45 лет спустя отречение от идеологии Контрпросвещения четко сформулировал Вацлав Гавел, писатель, ставший президентом Чехословакии после того, как мирная «Бархатная революция» в этой стране свергла коммунистическое правительство. Гавел писал: «Величие идеи европейской интеграции на демократических основаниях — в ее способности победить старую идею Гердера о национальном государстве как о высшем проявлении национальной жизни»[651].

Парадоксальным образом свой вклад в Долгий мир внесла фиксация государственных границ. ООН инициировала принятие нормы о том, что существующие государства и их границы нерушимы. Осуждая любую попытку изменить их силой как «агрессию», новое соглашение вычеркнуло расширение территорий из списка легитимных действий на международной арене. Возможно, в границах мало смысла, возможно, правительства внутри этих границ недостойны править страной, но государственные деятели более не считали возможным перекраивать границы с помощью насилия. В целом охрана нерушимости границ произвела умиротворяющий эффект, потому что, как заметил политолог Джон Васкес, «из всех противоречий, которые теоретически могут вызвать войну, территориальные споры приводят к ней чаще всего. Войны крайне редко ведутся без какой-либо связи с территориальными вопросами»[652].

Политолог Марк Захер дал этому сдвигу количественную оценку[653]. С 1951 г. случилось всего десять вмешательств, которые повлекли за собой значимые изменения государственных границ, и все они случились до 1975 г. Несколько раз новый флаг водружался в малонаселенных районах и на почти безлюдных островах, в других случаях инциденты способствовали образованию новых политических единиц (например, Бангладеш), но не помогали приращению земель завоевателя. На первый взгляд десять — весьма много, но, как показано на рис. 5–21, на самом деле это число означает резкий спад на фоне предыдущих трех столетий.

Израиль здесь исключение, подтверждающее правило. Извилистая «зеленая линия», у которой остановились израильские и арабские войска в 1949 г., в те времена не нравилась никому, особенно арабским государствам. Но в последующие десятилетия она обрела почти мистический статус единственной истинной границы Израиля. Под давлением международного сообщества Израиль освободил большую часть территорий, оккупированных им в разнообразных войнах, и в течение жизни нашего поколения, вероятно, уйдет и с остальных, обменяв одни небольшие участки земли на другие, за исключением, возможно, Иерусалима, где норма неразделенного города столкнется с нормой нерушимых границ. Земли, захваченные в результате других завоевательных войн (например, нападения Индонезии на Восточный Тимор), также были возвращены. Самый впечатляющий пример недавнего времени — нападение Саддама Хусейна на Кувейт в 1990 г. (единственный раз после 1945 г., когда одна страна — член ООН поглотила другую целиком). Возмущенная международная коалиция в два счета вытеснила захватчика с территории Кувейта.