Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очевидно, что глубокая трансформация международной структуры в Европе — и во всем мире — уже идет. В прошлом для закрепления подобных перемен, как правило, требовалась война. Аргументы, выдвинутые автором, подтверждают предположение, что в этот раз изменения обойдутся без боевых действий (хотя не обязательно без внутреннего насилия в государствах, которых они коснутся). Так что пока — в середине января — все идет хорошо. Автор и его читатели будут с пристальным вниманием и волнением каждый день проверять это предсказание[640].
Далеко идущие оценки устаревания межгосударственных войн особенно впечатляют, когда исходят от военных историков. Эти ученые провели всю жизнь, погрузившись в летописи военных событий, и должны бы более всех прочих пресытиться надеждами, что уж в этот раз все будет по-другому. В своем капитальном труде «История войн» (A History of Warfare) Джон Киган (военный историк, которого так часто называют «выдающимся», что некоторые думают, будто это его второе имя) написал в 1993 г.:
После того как я всю свою жизнь читал о войне, вращался в военных кругах, посещал места сражений и наблюдал их последствия, мне кажется, что люди теперь не считают войну желательной, полезной и уж тем более рациональной и не думают о ней как о способе урегулирования противоречий[641].
Еще раньше, в 1991 г., столь же выдающийся исследователь Майкл Говард писал:
…вполне возможно, что война в смысле крупного, организованного вооруженного конфликта между высокоразвитыми обществами больше не повторится и новый международный порядок утвердится окончательно[642].
А в 1986-м не менее выдающийся Эван Луард, наш проводник по шести столетиям войн, утверждал:
Самой удивительной из всех была перемена, случившаяся в Европе, где международные войны фактически прекратились… С учетом масштаба и частоты европейских войн в предшествующие века, это изменение невероятного масштаба — возможно, самый впечатляющий перелом в мировой истории войн[643].
Сегодня, 20 с лишним лет спустя, ни у кого из них нет причин менять свои оценки. В книге 2006 г. «Война в человеческой цивилизации» (War in Human Civilization) — обширнейшем труде по истории войн, приправленном гоббсовским реализмом эволюционной психологии, — Азар Гат пишет:
Похоже, среди развитых либеральных демократий… установилось действительное состояние мира, основанное на непреложной взаимной уверенности, что война между ними невозможна даже в теории. Ничего подобного раньше в истории не случалось[644].
Выделяя курсивом «действительное состояние мира», Гат подчеркивает не только факт, что число войн между развитыми странами оказалось равно нулю, но и изменения, произошедшие в их мировоззрении. Способы, которыми развитые страны осмысливали войну и готовились к войне, претерпели радикальные изменения.
Смертоносность войн с 1400 г. выросла (см. рис. 5–16) главным образом из-за введения воинской повинности — способа непрерывного снабжения армий пушечным мясом. Ко времени Наполеоновских войн в большинстве европейских стран уже применялись различные формы призыва в армию. Отказ от службы по убеждению вряд ли существовал даже в виде идеи, а методы вербовки были гораздо менее мягкими, чем пугавшие американских юношей в 1960-х телеграммы, начинавшиеся со слова «приветствуем». Идиома «pressed into service» («принудить к службе») произошла от выражения «press gang» («банда вербовщиков»). Так назывались шайки костоломов, которым правительство платило, чтобы они похищали мужчин прямо с улиц и силком отправляли их в армию или на флот. Континентальный флот времен Американской революции почти полностью был набран такими методами[645]. Обязательная военная служба могла забирать значительную часть жизни мужчины — порой до 25 лет, как для отданного в солдаты крепостного крестьянина в России XIX столетия.
Призыв в армию — насилие в квадрате: людей силой заставляют служить, а служба в армии резко повышает вероятность смерти или увечья. Во времена, когда непосредственной внешней угрозы нет, объем призыва — мерило готовности государства санкционировать применение силы. После Второй мировой срок обязательной военной службы во всем мире постепенно снижался. В США, Канаде и большинстве европейских стран обязательный призыв отменили полностью, в других государствах сохранили скорее для формирования чувства гражданской общности, чем для обучения боевым навыкам[646]. Пейн собрал статистику по срокам службы по призыву между 1970 и 2000 гг. в 48 развитых государствах; я добавил данные за 2010 г. и внес их в график 5–19. Мы видим, что обязательный призыв стал выходить из употребления еще до того, как в конце 1980-х завершилась холодная война. В 1970 г. только 19 % из этих 48 государств обходились без обязательного призыва, уже в 2000 г. их доля достигла 35 %, в 2010 г. — 50 %, а скоро превзойдет и 50 %, потому что как минимум две страны (Польша и Сербия) планируют отменить его в начале 2010-х[647].
Еще один индикатор воинственности — размер вооруженных сил страны по отношению к количеству населения, причем неважно, набирают ли солдат по призыву или с помощью телерекламы, обещающей добровольцам, что армия поможет им реализовать себя. Пейн показал, что доля населения, которую страна ставит под ружье, — лучший индикатор поддержки ею милитаристской идеологии[648]. После Второй мировой войны США объявили демобилизацию, но быстро нашли себе нового врага в ходе холодной войны и так не сократили свои вооруженные силы до довоенного уровня. Однако рис. 5–20 показывает, что с середины 1950-х доля военнослужащих по отношению к количеству населения США постоянно снижалась. В Европе сокращение вложений человеческого капитала в военный сектор началось еще раньше.