— Да, да, твой Бог силен, тут спорить не о чем. — Онапродолжала разговор, начатый Энтрегьяном. — Но посмотри, что он сделал со мной.Разве такая сила достойна восхищения? Стоит ли иметь такого Бога? — Онапротянула к нему руки, показывая гниющие ладони.

— Бог этого не делал. — Из глаз Дэвида полились слезы. — Этосделал полицейский!

— Но Бог это допустил, — возразила она, и один ее глаз вывалилсяна щеку. — Тот самый Бог, который позволил Энтрегьяну столкнуть Кирсти слестницы и повесить ее труп на крюк, чтобы ты его там нашел. Что же это за Бог?Отвернись от него и обними моего бога. Мой хотя бы честен, когда речь заходит ожестокости.

Весь этот разговор, не говоря уже о наглом, угрожающем тоне,настолько не соответствовал образу матери, запечатленному в памяти Дэвида, чтоон просто зашагал дальше. Не мог не зашагать. Мамми шла по его следу. Да, Маммимедлительна, но Дэвид смекнул, что это одна из уловок, с помощью которых Мамминастигала свои жертвы: пользовалась своей древнеегипетской магией, создаваяпрепятствия на их пути.

— Держись от меня подальше! — закричала разлагающаясялжемать. — Держись от меня подальше, не то я превращу тебя в камень во ртубога! Станешь кан тахом в кан таке!

— Тебе этого не сделать, — спокойно ответил Дэвид. — И ты немоя мать. Моя мать вместе с моей сестрой на небесах, у Бога.

— Глупость какая! — вознегодовал оборотень. В горле у негоклокотало, как у копа. Изо рта вылетали кровь и зубы. — Надо же такоесморозить. Твой приятель, преподобный Мартин, смеялся бы над этим битый час,если бы ты подносил ему виски и пиво. Правды в этом не больше, чем в рыбах илошадях Биллингсли! И не надо убеждать меня, что ты в это веришь. Ты же умныймальчик. Не так ли, Дэйви? Даже не знаю, смеяться мне или плакать! — Оборотеньзлобно улыбнулся. — Нет никаких небес, нет никакой загробной жизни… для таких,как мы. Только боги, кан тахи, кан таки, могут…

Внезапно Дэвид понял истинную цель этой лекции — задержатьего. Задержать, пока Мамми не догонит и не задушит его. Он шагнул к этой твари,выдававшей себя за его мать, и сжал ей голову. Неожиданно для себя самого Дэвидрассмеялся, потому что сцена эта живо напомнила ему религиозные телепрограммывсех этих безумных проповедников. Они сжимали головы своим жертвам и вопили:«Болезнь выход-и-и-и-т! Опухоли выход-я-я-я-т! Ревматизм выход-и-и-и-т! Во имяИииисуса!» Вновь беззвучная вспышка, но на этот раз не осталось и тела. Дэвид стоялна тропе один.

Он пошел дальше, с печалью в душе обдумывая сказанноелжематерью. Нет никаких небес, нет никакой загробной жизни для таких, как мы.Возможно, это правда, а может, и нет. Это ему знать не дано. Но оборотеньсказал также о том, что Бог допустил убийства его матери и сестры, а вот этоправда… тут не поспоришь.

Впереди показался дуб с «вьетконговским наблюдательнымпостом». На земле, рядом с деревом, лежала серебряно-красная обертка отшоколадного батончика «Три мушкетера». Дэвид наклонился, поднял ее, сунул в роти, закрыв глаза, высосал остатки шоколада. Бери, ешь, услышал он словапреподобного Мартина, их подсказала память, голос Мартина не зазвучал в егоголове, но от этих слов на душе стало легче. Сие есть Тело Мое, за васломимое[71]. Дэвид открыл глаза, боясь, что сейчас увидит перед собой пьянуюфизиономию и пустые глаза преподобного Мартина, но не увидел.

Дэвид выплюнул обертку и взобрался на «вьетконговскийнаблюдательный пост», ощущая сладкий привкус шоколада во рту. Взобрался вгрохот рок-н-ролла.

Кто-то, скрестив ноги, сидел на платформе и всматривался влес на Медвежьей улице. В такой позе любил сидеть Брайен: скрестив ноги иобхватив подбородок ладонями. На какое-то мгновение Дэвид подумал, что передним его закадычный друг, только уже ставший взрослым. Дэвид решил, что из этойситуации он выкрутится. Все-таки ему придется иметь дело не с разлагающейсяпародией на его мать или пумой с головой Одри Уайлер.

На плече молодого человека висел радиоприемник. Не плейер срадио, а более старая модель. Кожаный чехол украшали две наклейки: желтаяулыбающаяся рожица и пацифик. Музыка доносилась из маленького динамика. Гитары,ударные и четкий речитатив певца: «Мне плохо… мне совсем плохо… спросите нашегосемейного доктора, что со мной…»

— Брай? — произнес Дэвид, хватаясь за край платформы иподтягиваясь на руках. — Это ты?

Мужчина повернулся. Худой, черноволосый, в бейсбольнойкепке, джинсах, серой футболке, больших солнцезащитных очках, Дэвид видел в нихсвое отражение. Первый человек, встреченный Дэвидом в его… как и назвать-то… онне знал.

— Брайена здесь нет, Дэвид.

— Тогда кто же вы? — Если бы парень в солнцезащитных очкахначал кровить или разлагаться, как Энтрегьян, Дэвид кубарем скатился бы сдерева, не задумываясь над тем, что внизу его может поджидать Мамми. — Это нашеместо. Мое и Брая.

— Браю сюда не попасть, — ответил черноволосый. — Брай,видишь ли, живой.

— Я вас не понимаю. — Но, к сожалению, Дэвид очень дажехорошо его понял.

— Что ты сказал Маринвиллу, когда тот пытался говорить скойотами?

Дэвид вспомнил не сразу, что было неудивительно, потому чтосказанное им исходило не от него. Он лишь служил передаточным звеном.

— Я сказал, что он не должен говорить с ними на языкемертвых. Только слова эти не мои, я…

Мужчина в солнцезащитных очках остановил его взмахом руки.

— Маринвилл пытался говорить на том языке, на котором сейчасговорим мы: «Си ем, тоу ен кан де лаш». Понимаешь?

— Да. «Мы говорим на языке бестелых». — Дэвид задрожал всемтелом. — Я тоже умер… да? Я тоже мертв.

— Нет. Ты ошибаешься. Секундочку. — Мужчина прибавил звукприемника, и оттуда донеслось: «Ты можешь сказать мне… что мучит меня… Иотвечал он: да-да-да…» Он улыбнулся. — «Рэскелз». Поет Феликс Кавальер[72].Круто?

— Да, — согласился Дэвид, не кривя душой. Он мог бы слушатьэту песню весь день. Она вызывала воспоминания о пляже и стройных девушках вбикини.

Мужчина в бейсбольной кепке еще несколько секунд слушалФеликса Кавальера, а потом выключил радио. Правой рукой. Когда он брался затумблер, Дэвид увидел шрам на запястье. Словно в свое время мужчина пыталсяпокончить с собой, перерезав вены. Тут же в голову Дэвида пришла другая мысль:может, не просто пытался, но и добился своего? Разве они не в Стране мертвых?