Трассел кратко объяснил Ролланду суть дела.Выяснилось, что гроб после бдения владелец ритуального бюро не открывал: небыло необходимости, да и прежде он ничего подобного не делал. Пока судьяразговаривал, Пэрриш по факсу переслал в Уиггинс копии разрешений, подписанныхДиной Постелл и Патриком Лэниганом.

Ролланд внезапно загорелся желанием помочьследствию.

Слышать об украденных трупах ему еще недоводилось, жители Уиггинса пока обходились без этого. Да, могилу он раскопаетзапросто, не сомневайтесь. Кладбище, между прочим, тоже принадлежит ему.

На кладбище Трассел отправил клерка и двухохранников. Надпись на красивой надгробной плите гласила:

КЛОВИС Ф. ГУДМЭН

Январь 1907 г. – 6 февраля 1992 г.

ОН УШЕЛ ЗА СЛАВОЙ

Лопата осторожно вошла в жирную землю. Минутчерез пятнадцать послышался негромкий удар о крышку гроба.

Ролланд с помощником аккуратно выбрасывали натраву последние комья земли. Доски гроба кое-где подгнили. Грязными от землируками Ролланд начал орудовать гаечным ключом и вскоре со скрипом приподнялкрышку.

Как и предполагалось, гроб был пуст. Если несчитать четырех бетонных блоков.

* * *

Заседание суда планировалось открытым – тактребовал закон, но начать его решили около пяти дня, когда большинствосотрудников уже собирались домой. Это время устраивало всех, особенно судью иокружного прокурора, которые, будучи уверены в том, что вершат справедливое иправое дело, тем не менее нервничали. На протяжении всего дня Сэнди торопил их:зачем ждать теперь, когда гроб проверен и соглашение достигнуто? Клиент егосидел под охраной, хотя это, конечно, не вызывало у законников трепетногосочувствия. Время выбрано великолепно – какие могут быть задержки?

Никаких, решил его честь. Пэрриш не возражал.В ближайшие три недели его ждало восемь процессов, и освобождение от бремениответственности за дело Лэнигана означало хоть какое-то облегчение.

Пять часов дня устраивали и защиту. Приудачном раскладе все можно закончить через десять минут, а если повезет и ещенемного, то на покидающих здание суда людей никто не обратит внимания. Времязаседания не вызвало никаких возражений и у Патрика – чем другим мог бы он ещезаняться?

Лэниган переоделся в просторные брюки цветахаки, легкую белую рубашку из хлопка и кроссовки без носков: ожог на щиколоткедавал о себе знать. Обняв Хайани, Патрик поблагодарил его за заботу и участие,попрощался с медсестрами и пообещал им вскоре вернуться. Все понимали, чтоэтого он не сделает.

Наконец он покинул палату, где провел двенедели. Рядом с ним шел его адвокат. Вооруженная охрана почтительно держаласьсзади.

Пять часов дня, бесспорно, устраивали всех.Услышав о предстоящем заседании, ни один из судейских чиновников не ушел домойраньше.

Секретарша отдела недвижимости крупнойюридической фирмы листала земельный кадастр, когда краем уха услышала, чтоПатрик Лэниган вот-вот будет в суде. Бросившись к телефону, она тут же сообщилановость в свой офис. Через несколько минут юристы едва ли не всего побережьязнали, что Лэниган в соответствии с заключенной между ним и судейскимичиновниками сделкой готов признать себя виновным и намеревается объявить обэтом в пять часов дня в главном зале в обстановке чуть ли не полнойсекретности.

Весть о готовящейся закулисной сделкемгновенно распространилась по городу. Не прошло и получаса, как половинажителей уже была в курсе того, что Патрик явится на заседание суда и скореевсего выйдет сухим из воды.

Событие наверняка привлекло бы меньшевнимания, если бы о нем сообщили местные газеты и расклеенные по городуобъявления. Суд обещал быть быстрым и почти тайным.

Его окружала атмосфера секретности. Системазаконопорядка не собиралась топить одного из своих юристов.

Стоявшие группами в нишах зала суда людимногозначительно перешептывались. Толпа прибывала.

– Он уже здесь, – негромко сказал кто-то усудейской скамьи, и прибывшие торопливо двинулись по рядам, занимая места.

Патрик спокойно улыбнулся двум фоторепортерам,бросившимся к боковой двери здания. Его провели в ту же комнату на втором этажеи сняли наручники. Брюки оказались длинноваты, поэтому он склонился, чтобыподвернуть их.

Появившийся на пороге Карл Хаски попросилохранников выйти.

– Тихого и маленького заседания не получилось,– заметил Патрик.

– Секреты у нас хранят плохо. Ты отличновыглядишь.

– Спасибо.

– Знакомый репортер из Джексона хотел, чтобы яспросил у тебя…

– Никогда. Не скажу ни слова.

– Я так и предполагал. Когда думаешь уехать?

– Пока не знаю. Скоро.

– Где твоя девушка?

– В Европе.

– Могу я поехать с тобой?

– Зачем?

– Просто хочу посмотреть.

– Я пришлю тебе видеокассету.

– Премного благодарен.

– А ты бы уехал? Если бы имел возможностьисчезнуть в эту самую минуту, ты бы сделал это?

– С девяноста миллионами или без них?

– В любом случае.

– Конечно, нет. Мы в разном положении. Я люблюсвою жену, а ты – нет. У меня трое замечательных детей. Нет, я не стал быпускаться в бега. Но я не виню тебя.

– Бежать хотят все, Карл. В какой-то моментжизни каждый мечтает удрать куда-нибудь подальше. Когда сидишь в горах или наморском берегу, мир выглядит более привлекательным. Забываешь о проблемах. Этоу нас в крови. Мы же потомки иммигрантов, оставивших родные места и приехавшихсюда в поисках лучшей доли. Вот что гнало их на запад, заставляло паковать вещии рыскать по свету в надежде отыскать горшок, набитый золотом. А теперь имнекуда податься.

– Уф! Исторический аспект от меня ускользнул.

– Я смотрю на это как на прогулку.

– Жаль, что мои прапрадеды не прихватили ссобой из Польши девяноста миллионов долларов.

– Я же вернул их.

– Думаю, что-то у тебя все же осталось.

– Если верить неподтвержденным слухам.