Поэтому неудивительно, что, хотя принятые правительством законы в целом благоприятствовали коммерческому капитализму, они часто ограничивали свободу действий капиталиста в производственных предприятиях. Особенно отчетливо эта тенденция проявилась в XVI веке в шелковом деле. Невозможно было приобрести шелкоткацкий станок, просто накопив достаточную сумму для его приобретения. Владеть станками разрешалось лишь тем, кто умел работать на них «собственноручно». Такое правило приняли для того, чтобы разделить шелковщиков на две группы: купцов, которые заказывали шелковые ткани, и ремесленников, которые образовывали цех шелкопрядильщиков. Когда торговцы шелком все же начали руководить производственным процессом, нанимая мастеров со станками и платя им годовое жалованье, цех запретил такую практику и добился того, что правительство одобрило их запрет под тем предлогом, что подобные действия убьют производство, так как шелкопрядильщики больше не захотят переезжать в Венецию, если им нечего больше ждать, кроме как «стать наемным рабочим в чужом доме». Было решено, сколько платить мастерам-шелкопрядильщикам за ярд ткани.

Еще одну капиталистическую тенденцию, которая развивалась в шелковом деле, также задушили на корню. Несколько богатых мастеров, работавших на 30 ткацких станках, решили брать подряды на большие количества ткани за меньшую плату. Они перехватывали все заказы от купцов и отдавали их в субподряд от 16 до 20 сольди за ярд ткани, за которую сами получали от 30 до 32 сольди. Законы, запрещавшие одному мастеру работать больше чем на шести станках, уже приняли; позже их подтвердили на голосовании в сенате. В одном из трех сохранившихся томов Свода законов цеха шелкопрядильщиков (все три тома в шелковых переплетах) страница пергамента, посвященная этому повторному принятию закона о максимуме в шесть станков, торжествующе раскрашена в разные цвета.

Трудно сказать, насколько рост промышленности был в самом деле обязан привлечению в Венецию шелкопрядильщиков из-за предлагаемой им независимости и зависело ли это от других условий, но количество шелкопрядильщиков выросло с 500 в 1493 до 1200 в 1554 году и продолжало расти. Их было так много, что в 1554 году они признали: купцы не в состоянии обеспечить работой их всех. Тогда они добились права производить шелк для себя, заблаговременно, не дожидаясь заказов, хотя могли пользоваться для этой цели не более чем двумя станками.

В шерстяной промышленности, наоборот, цех, который устанавливал почти все правила, подлежащие одобрению в правительстве, был ассоциацией работодателей, сформированной несколько веков назад. Многими процессами, вовлеченными в превращение шерсти в ткань, процессами, в которых принимало участие больше специалистов, чем при изготовлении шелка, управляли купцы-работодатели. После 1539 года, когда обязанность одевать гребцов для военно-морского флота возложили на цеха, всем мастерам, нанятым этими купцами-суконщиками, разрешили создавать свои цеха. Женщины-прядильщицы по-прежнему оставались неорганизованными, но в окрестных деревнях их было так много, что приняли особые законы, облегчавшие им прохождение таможни, когда они приезжали в Венецию за шерстью и привозили назад пряжу. Но мужчины объединялись в четыре цеха: 1) чесальщиков шерсти, которые работали в домах купцов-работодателей; 2) ткачей, работавших у себя дома; 3) ворсильщиков, которые начесывали ворс на сукне после того, как его валяли в Тревизо, и 4) ворсорезов, которые ровняли ворс. К ним можно прибавить также и 5) красильщиков, хотя они иногда работали и на других хозяев.

Все эти группы получали некоторую прибыль от создания собственных цехов. Возможно, они понимали, что эти выгоды едва ли уравновешивают обязанность одевать гребцов, но эту обязанность на них бы возложили так или иначе. Помимо религиозных и общественных выгод, цех выбирал представителей, которые могли подать прошение от имени всех работников и выступать перед магистратами и правящими советами, отстаивая их интересы. Даже если власть имущие охотнее прислушивались к голосам работодателей, венецианские суконщики были довольны тем, что у них вообще есть право голоса, в отличие от суконщиков Флоренции, которым запретили создавать свое объединение.

Влияние, какое иногда оказывали эти ремесленники-работники, доказывается забастовкой ворсорезов в 1556 году. За пару лет до того ворсорезы начали требовать более высокую цену за каждую штуку законченного сукна, приводя в качестве оправдания и подорожание на свои инструменты, и рост стоимости жизни в целом, а также то, что купцы требовали сукна лучшего качества. Сначала они подавали прошения, на что имели право все венецианские цеха, но их петиции пересылали из одной комиссии в другую до тех пор, пока, устав от «ходьбы по кругу», ворсорезы не договорились собраться тайно и не принесли «ужасную и богохульную клятву» – по крайней мере, так ее описывали купцы, – по которой все они поклялись на распятии, воздвигнутом посередине, что не будут брать сукно в работу до тех пор, пока им не начнут платить по новым ценам, установленным цехом. Думая, что такие «отчаянные и жестокие действия» побудят к восстанию всех шерстянщиков, купцы-работодатели обратились в Совет десяти. Его главы наказали ворсорезов. Однако от наказания ворс на сукне не стал резаться сам.

Забастовку организовали в стратегически важное время, как объясняли властям встревоженные купцы. Отрасль процветала; в том году производство сукна приближалось к рекордным 16 тысячам штук, на 3500 штук больше, чем в прошлом году. Снарядили флотилию для того, чтобы везти сукно в Сирию, но 3 тысячи штук сукна были еще не обработаны. Поскольку это была последняя стадия производства, из-за забастовки простаивали неоконченные партии, которые могли бы уже отправиться на рынок. Неизвестные главари ворсорезов так хорошо организовали своих собратьев, что приказы и угрозы со стороны Совета десяти не заставили ворсорезов вернуться к работе. Когда к ним воззвали купцы-работодатели, одни ворсорезы отвечали, что подождут других, другие просили повысить оплату, но, когда правительство затянуло решение вопроса, передав его очередной комиссии, они все же уступили. Более высокие цены были назначены за более длинные штуки. Был образован совместный комитет, в котором собрались по четыре представителя от работодателей и ворсорезов, дабы разработать общую схему поштучной оплаты.

Учитывая возможность повторения подобных ситуаций, неудивительно, что купцы возражали против создания новых цехов. Точки зрения правящих аристократов разделились: одних больше интересовала внешняя торговля, других – перевозки, третьих – государственное управление. Их взгляды отразились в ответе на петицию свечных дел мастеров, которые просили позволить им создать собственный цех. Купцы, для которых мастера производили свечи на продажу, принадлежали к цеху бакалейщиков. Цех, состоявший преимущественно из купцов, не регулировал производство товара, который они продавали. Петицию свечников передали в состоявший из пяти человек Торговый совет. Два из пяти членов одобрили создание нового цеха. Они утверждали, что так легче будет призывать гребцов для работы на галерах. Более того, они напоминали о том, что у каждого профессионального объединения имеются собственные правила, собственные главы и свой святой, «покровитель, которому они особенно поклоняются, как все прочие цеха». Но большинство выступило против создания нового цеха, встав на сторону купцов. Те же аргументировали свою позицию тем, что отбеливание воска и формовка его в свечи развивались в Венеции потому, что они могли свободно нанимать рабочих по своему желанию, платя им поденно или поштучно, в выбранных ими местах, и что если работники объединятся в организацию, они начнут навязывать купцам правила, из-за которых поднимутся расходы, и тогда производство уйдет в конкурирующие центры, Рагузу, Анкону и Флоренцию. Более того, купцы утверждали, что свечники, которые возглавляют собственные предприятия, принадлежат к цеху бакалейщиков, откуда также можно нанимать гребцов, если они нужны городу. На этом основании купцам-капиталистам позволили и дальше руководить производством свечей по своему усмотрению.