2. Дебаты и возмущения после пропаганды каббалистов: их роль в споре из-за сочинений Маймонида

Деятельность Эшера связана с историческими событиями, эхо которых ещё звучит в различных документах. Энтузиазм некоторых адептов Каббалы, очевидно, был столь велик, что они нарушили границы, ограждающие эзотерическое общение рамками академии и личных контактов в их узком кругу, запустив кампанию по публичному распространению своих идей. При этом они, в отличие от Нахманида, не довольствовались смутными аллюзиями, которые вызывали любопытство, но не раскрывали действительные учения. Они пошли гораздо дальше, и так Каббала впервые стала предметом публичных споров. Распространение сочинений Эзры и особенно Азриэля также, похоже, внесло свой вклад в это развитие. Во многих общинах начали подниматься волнения. Исаак Слепой, основываясь на сведениях, полученных от Нахманида и Ионы Жеронди (которых называл своими друзьями), счёл необходимым возражать против этой пропаганды. До тех пор он хранил молчание.

Ибо я сильно обеспокоился, когда увидел учёных, мужей понимания и хасидов, вовлечённых в долгие обсуждения и отваживающихся в своих книгах и письмах писать о великих и возвышенных вопросах [Каббалы]. Но написанное не спрячешь в чулан; часто эти вещи теряются или владельцы умирают, и сочинения попадают в руки глупцов или насмешников, так что имя небес оскверняется. Так с ними и случилось. Пока я был с ними, в этой жизни, я часто предупреждал против этой наклонности, но с тех пор, как я удалился от них [после их смерти?], они стали причиной многого вреда. Я привык к совершенно иному [то есть не говорить и не писать открыто о каббалистических вопросах], поскольку мои отцы действительно были признанными по всей земле мастерами Торы, но никогда не допускали, чтобы хоть слово [относящееся к мистическому наследию] сорвалось с их уст, и вели себя с ними [непосвящёнными] как с людьми, несведущими в [высшей] Мудрости, и я лицезрел их практику и выучил свой урок. Более того [кроме вышеупомянутого письма Нахманида] я также слышал из областей, где вы обитаете, о людях Бургоса, что они открыто выступают по этим вопросам на рынках и на улицах, в спутанных и поспешных рассуждениях, и из их слов ясно заметно, как их сердце отвратилось от Всевышнего[704], и они вызывают разрушение растений[705], тогда как эти вещи[706] едины, как пламя едино с углём, ибо Господь един и нет второго [подле него], и что можно насчитать до Единого[707] — «перед Единым», то есть Великим Именем, которое едино во всех десяти [сефирот]: но я не могу письменно пускаться в дальнейшие детали о том, что вы просили[708].

Адресаты этого послания, очевидно, просили, чтобы Исаак выступил лично для успокоения беспокойства. Однако, в конце письма он отказался:

Я не вижу никакого указания небес, согласно которому мне следовало бы покинуть место проживания и приехать к вам. Но когда р. Эшер, сын моего почтенного брата, учёного р. Давида, да будет благословенна его память, прибудет к вам, следуйте всякому его совету, ибо я дам вам знать свою волю через него. Он также знает мою позицию, и он видел, как всю жизнь я вёл себя в отношении своих товарищей.

Мы видим здесь ясное указание на полномочия, данные племяннику, который был близок к нему всю жизнь и точно знал отношения Исаака с другими адептами Каббалы. Именно он был уполномочен вмешаться в эту деликатную ситуацию и с помощью адресатов передать указания дяди. Согласно смыслу письма, должно быть, произошли серьёзные инциденты, очевидно, не ограничивающиеся только одним местом. В письме Исаака заслуживают рассмотрения два отдельных элемента. С одной стороны, он предупреждает против крайне уважаемых учёных и хасидов своей группы, которых, если мы правильно толкуем его цветистый стиль, уже не было в живых и чьи сочинения попали не в те руки. С другой стороны, он жалуется на псевдо-каббалистические рассуждения незрелых адептов в Арагоне (очевидно, в этом смысл выражения «из областей, где вы обитаете») и в кастильском городе Бургосе. Их рассуждения, профанирующие Каббалу «на рынках», очевидно, были переданы ему не только авторами письма, которым, конечно, не нужно было повторять эти сведения в ответе. Этими публичными выступлениями они нарушили учение о единстве Бога, говоря о сефирот, как если бы это были автономные сущности, а не «вещи» или, скорее, «логосы», заключённые в единстве Бога.

Насколько мы знаем из послания Азриэля, в Бургосе были адепты Каббалы, получившие от него наставления. Этот факт, а также всё содержание протеста Исаака против распространения каббалистических сочинений вопреки его предупреждениям, предполагают, что целью критики были именно Эзра и Азриэль. Их сочинения и письма, особенно Азриэля, это единственные тексты, соответствующие описанию Исаака. Авторы были ему лично знакомы; они встречались и учились у него в Провансе. Но после возвращения в Испанию они, несмотря на предупреждение, вовлеклись в литературную пропаганду своих мистических идей, тем самым открыв дверь самым разным заблуждениям.

Однако, огромное уважение, с которым он говорит об авторах, предполагает, что он имеет в виду не кого угодно, а виднейших и самых влиятельных представителей новой тенденции. Из древних замечаний о началах Каббалы, которые, без сомнения, восходят к школе Соломона ибн Адрета, мы узнаём, что «от этих двоих — то есть ранее упомянутых Эзры и Азриэля — распространилась эта наука, ибо они многих ей научили»[709]. Это старое свидетельство идеально соответствует возражениям Исаака, которые, если я правильно их толкую, противостоят излишне рьяной и опасной пропаганде этих двух мистиков, принадлежащих к его же группе. Формулируя свою критику, Исаак не мог иметь в виду книгу Бахир, которая была составлена не в его время и точно не «учёными и мужами понимания», известными ему, и не литературу группы Ийюн, авторы которой не появлялись под настоящими именами, а, напротив, скрывали свои личности. Жалобы Исаака о том, что тайны рассматриваются в деталях, точно нельзя применить к сочинениям Ийюн. Более того, эта литература ещё не была распространена в Жероне в то время, когда Исаак писал своё послание с явным упоминанием «книг и писем», которые, очевидно, были известны его корреспондентам. Как мне кажется, это неизбежно возвращает нас к Азриэлю и Эзре. Единственная возможная трудность — хронологической природы. Авторов, которых критикует Исаак, уже не было в живых — выражение на иврите нельзя объяснить никак