ключе. Здесь мы находим то же разделение (проведённое ещё Исааком Слепым в его письме) между истинными адептами, которые не знали, как вовремя сдержаться, и рассуждениями незрелых умов. Критика Эшера, без сомнения, тоже отражает, прежде всего, сочинения Эзры и Азриэля: здесь, возможно, лежит причина, по которой он никогда не называет их в своих трактатах, несмотря на несомненную близость, особенно к идеям Азриэля. Кроме того, Эшер ни в коем случае не каббалистический литератор и не апологет. Иногда, прежде всего в эпилоге к Сефер ха-Йихуд (20), он раскрывается как подлинный мистик. Если бы даже было позволено, говорит он, записать эти божественные вещи, этого нельзя было бы сделать; невозможно было бы даже произнести их вслух, так как не получится ничего, кроме беспомощного заикания. Но даже если эти вещи непроизносимы, в этих заиканиях, тем не менее, есть подлинное указание, прокладывающее путь для последователя. Подлинные мистики, «медитирующие на имена Бога» (можно также перевести: «погружающиеся в спекуляции над числовым мистицизмом имён Бога») стараются показать, что «изошедшее не следует отделять от испустившего», иными словами, процесс Божественной Жизни посреди сефирот не следует отделять от Бога, а нужно воспринимать (вопреки заблуждениям незрелых последователей) в единстве с источником как целостность действительного божества.

Позиция, которую каббалисты занимали в глазах еврейской публики, таким образом, была совсем не твёрдой в поколении Исаака Слепого и первых испанских каббалистов. Сначала их появление вызвало возражения и критику. Эта оппозиция так и не утихала всю еврейскую историю, даже во времена, когда Каббала достигла пика исторического и общественного влияния. Каббалисты считали себя законными наследниками подлинной еврейской традиции, которую старались подтвердить и утвердить в рамках раввинической структуры. Но хотя их отношение к галахе было, в сущности, позитивным, отношение к другому мощному современному интеллектуальному направлению, то есть к рационалистической еврейской философии, ещё было неясным, по крайней мере, в Жероне. Здесь можно различить две тенденции. С одной стороны, каббалисты считали себя продолжателями философов; таким образом, они старались, насколько возможно, избегать ссор с ними. Они присваивали основания философского мышления, развитые платонизирующими последователями Аристотеля, которые им предшествовали. Они заявляли о своих познаниях в сферах, о которых философы ничего сказать не могли, хотя и не относились к ним враждебно. С другой стороны, многие из них считали необходимым занимать как раз такую критическую и прямо враждебную позицию, отличая «традиционную» науку, которой они обладали как просветлённые, от просвещенческого рационализма, поразившего влиятельные еврейские круги. Эзра, не колеблясь, противопоставляет Каббалу мнениям философов, а также невежественной толпы[719]. Сам Нахманид крайне осмотрителен в своих высказываниях, но в целом его суждение о философах, «которые отрицают Тору», довольно негативно[720]. Тем не менее, в самом волнительном конфликте своего времени, в споре с приверженцами Маймонида, снова разразившемся около 1232 года, он проявил примирительный и довольно позитивный подход по отношению к исследованию философии.

Позиция каббалистов в этом споре, захватившем многих в Испании и Франции, на самом деле, представляет значительный интерес. Тщательный анализ показывает, что решающей духовной силой за этим спором были не столько Stocktalmudisten [«архи-талмудисты»] (как выражается Грец), сколько эзотерики. Это не было достаточно ясно показано в прежних изложениях конфликта между верой и разумом[722]. Крайне познавательно видеть, как в то время, когда каббалисты ещё не полностью преодолели и избавились от подозрения в ереси, они, тем не менее, оказались защитниками ортодоксии в этой борьбе. Новый гнозис, заявивший об обнаружении неслыханных глубин в Торе и молитве, в агадах и мидрашах, спустя короткое время после появления на сцене истории выступил как защитник раввинической традиции и её союзник против опасностей аллегорического размывания границ — опасностей, которые всё более мощный уклон к рациональному просвещению сделал чрезвычайно реальными.

Однако, в этом конфликте линия фронта была совсем не ясной и недвусмысленной. Многие самые радикальные сторонники Маймонида заняли позиции, близкие к отвлечённому мистицизму. Например, позиция крайне почитаемого Шешета из Сарагосы в его послании (около 1200 г.) учёным Лунеля о воскрешении мёртвых в своём решительном отвержении телесного воскрешения подходит гораздо ближе к одухотворённой эсхатологии, чем позиция каббалистов [723]. Можно предположить, что уже в это время, вскоре после смерти Маймонида, некоторые учёные Толедо и, возможно, также Лунеля, вовлечённые в первый конфликт из-за учений Маймонида о воскрешении мёртвых, склонялись к Каббале. О Меире бен Тодросе Абулафия из Толедо (семья родом из Бургоса), который призвал на битву с этими учениями, его племянник (сам один из самых видных кастильских каббалистов после 1260 г.) пишет, что он «достиг скрытой внутренней мудрости» — эта фраза для автора точно означала посвящение в Каббалу[724]. Действительно, эта традиция, сама по себе надёжная, не подтверждается сохранившимся комментарием автора к трактату Sanhedrin. Во всяком случае, он не пускается в каббалистические спекуляции, даже в тех отрывках, которые позже толковали в мистическом ключе все каббалисты[725]. Но его брат, Иосиф Абулафия, отец каббалиста, живший в Бургосе, упоминает в одном письме, написанном во время спора в 1232 году в довольно двусмысленной манере, «учёных Каббалы». Это выражение может означать талмудических традиционалистов, а также каббалистов как их комментаторов, на которых нам приходится опираться, когда уже не удаётся понять первых. Точный смысл фразы неясен, но похоже, что она была намеренно сформулирована так, чтобы её можно было применить и к каббалистам в новом смысле слова. Поскольку мы знаем, что примерно в это время Бургос стал важным каббалистическим центром, нетрудно понять это место в соответствии со следующим отрывком:

Вы не должны взвешивать основания религии на весах разума. ... Вы должны идти по следам видений пророков и их тайн, и верить в слова и загадки (аллегории) учёных. И даже когда их слова непонятны и сокрыты, они, тем не менее, написаны письмом истины [то есть, возможно: должны пониматься каббалистически]. ... Ибо все их пути — это пути красоты, а их рассуждения имеют глубокий смысл, и что нам ещё делать, кроме как опираться на учёных Каббалы, когда мы не понимаем толкование их слов, как слепой опирается на проводника, ведущего верным путём. Ибо все растения учёных Каббалы — это сеяние истины, а не пустые слова[726] .

Мы уже видели, что Иона Жеронди, самый резкий оппонент Маймонида, принадлежал к каббалистическому кругу, хотя (как и оба Абулафия) не оставил каббалистических сочинений.

То же относится к другому лидеру анти-маймонидовской партии,