Я стряхнула жуткий морок, проглоченная половина пирожка запросилась обратно. Всё-таки результат проклятия видеть было далеко не так омерзительно и жутко, как процесс.

…процесс! Кажется, хотя бы с научной точки зрения мне повезло. Я прикрыла глаза, мысленно благодаря проклятого сэра Джордаса за эти его уроки медитации, когда-то казавшиеся такими бессмысленными. То, что я делала сейчас, очень напоминало погружение в медитативный транс. Уже не я контролировала собственную силу — она вела меня за собой, и ничто не было в силах ей противостоять. Ни адьют, попытавшийся перехватить меня, ни королева, чьи пальцы соскальзывали с моего плеча, будто я вся стала цельным тающим куском льда, скользким, утекающим из любой хватки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Куском льда, в глубине которого ворочалась просыпающейся от векового сна исполинской змеёй вулканическая лава моего дара. Я видела, как плетения проклятия проступают вокруг обычных, светясь, точно магические праздничные гирлянды. Они казались живыми, даже разумными, и это было… восхитительно. Кто бы ни накладывал плотный рисунок убийственно разрушительного плетения, он, несомненно, был гениален. Никакого сравнения с бледной копией добровольно возложенного на адьюта вторичного проклятия. И я потянулась к этому магическому шедевру силой — почти благоговейно, почти любовно. Люди, маги — да, они были жестоки, мстительны и достойны ненависти и осуждения. А сила, чистая сила, какой бы облик она не принимала — прекрасна, или, как минимум, казалась мне таковой в тот момент. Не она виновата в преступном направлении, куда была адресована.

Прикосновение к незримой, нематериальной, сверкающей нити ударило по мне, как молния, и я попыталась отшатнуться, с ужасом понимая, что прилипла намертво, точно муха к клейкой паутине.

Однажды я видела последствия удара молнии, там, на хуторе: кое-кто из соседей неудачно порыбачил в грозу. Помню расползающуюся по груди и спине багрово-лиловую сетку ожогов, лопнувшие сосуды под кожей. И сейчас, точно деревянные брусочки выстроенных друг за другой дорожкой карточек домино, слой за слоем падала моя непроизвольная магическая защита. Если бы по какому-то нелепому совпадению во мне оказалась хоть капля крови Тарольских, тело не вынесло бы. Но этой капли, к моему счастью, не было, и я, неудержимо падая в пропасть беспамятства, замешанного на боли, рванула нить плетения на себя, выкручивая, вырывая её, точно сгнивший зуб, точно впившегося кровососущего червя.

И не могла справиться. Но и остановиться — тоже никак не могла…

Мэй заботливо гладит мою дурную рыжую голову, и её мягкие пальцы снимают опоясывающую боль, правда, спустя мгновение, боль возвращается снова.

— Прости, — мне так не хочется, чтобы она уходила, но, кажется, в этом своём малоадекватном после столкновения с первосортным королевским проклятием состоянии я вела себя не лучшим образом. Если воспоминания мне не врут, я что-то болтала… стыд какой. Пытаюсь приподнять голову. Кажется, я лежу на каком-то маленьком диванчике, свернувшись клубком, а Мэй сидит на корточках рядом.

— Где мы?

— Всё ещё во дворце. Скоро за нами приедет экипаж.

— Я… много лишнего наговорила?

— Я не слушала, — кажется, Мэй невесело усмехается. — Но не волнуйся, я никому не скажу. Ну, ты и влипла, Джейма.

Не зная в точности, на что жаловалась и чем делилась, опускаюсь обратно, стыдясь попросить Мэй продолжить этот её волшебный массаж. По крайне мере, в то, что Мэй будет держать язык за зубами, я верю.

Проступившая полоса света на полу заставляет меня судорожно дёрнуться.

— Как вы, Джейма?

— Нормально.

Это ложь, но не совсем. В последнее время отвратительно себя чувствовать для меня становится нормой. Мысли и тревоги, которые я упорно гнала от себя, в преддверии возвращения в Академию накидываются с новой силой. Габриэль, которому я обещала не ездить, а сама поехала. Сэр Элфант, который мог запросто выдернуть меня с любого занятия или оставить после уроков, и которого я должна была во что бы то ни стало скрыть от Габриэля… нет. Сейчас у меня не было на это сил.

— Готовы ехать?

Мэй мягко поднимается, молчаливая, незаметная, словно тень, а я будто собираю себя по кусочкам, чтобы просто оторвать голову от подушки.

— Можно мне остаться?

Они оба молчат, но это разное молчание. Молчание Мэй, как мне чудится, с некоторой укоризной, мягкой, но оттого ещё более трудновыносимой, у адьюта — очевидно удивлённое.

— Завтра я… буду уже в норме. Мне хотелось бы попробовать ещё раз, не затягивая.

— Вам надо восстановиться, — адьют отодвигается, давая Мэй пройти, и она, оглянувшись на меня с сожалением и сочувствием, выходит. — На это требуется время.

— Я в порядке. В полном порядке. И хочу быть полезной.

— Джейма…

— Как… Его Величество?

— Ему немного лучше. Примите нашу искреннюю благодарность за ваше участие.

Моё участие! Скорее уж пол-литра крови и пара лет жизни, что-то вроде того.

— Благодарность — это лишнее. Можно мне здесь остаться?

— Какие-то проблемы?

— Ничего, имеющего отношения к делу.

Забавно. Корнелия, кажется, убегала отсюда, а я так наоборот рвусь в самый эпицентр. Поэтому мамашу загоняли, как зайца на охоте, а от меня пытаются избавиться, так, что ли?

— Хорошо, — коротко ответствует адьют, закончив дырявить меня взглядом. — Сейчас к вам подойдёт слуга и проводит в гостевую комнату. Завтра утром поговорим.

Я закрываю глаза.

Передышка. Маленькая передышка — вот и всё. Не думаю, что у них тут будут проблемы с экипажем до Академии, завтра я вернусь. Послужу своей стране и всё такое.

…не видеть ни того, ни другого. Может быть, завтра у меня будет какое-то решение или силы, чтобы это решение принять.

***

Передышка… затягивается. На следующий день мне действительно лучше, но когда я изо всех сил уверяю адьюта, что всё в порядке, и я готова на очередное рандеву с Его Величеством Грионом и его магической трагедией — я вру. Просто потому, что решение само собой на гостевую дворцовую подушку — в меру мягкую, очень удобную — за ночь не опустилось. Ни утром, ни вечером, когда я возвращаюсь, ещё более выпотрошенная, словно чучело, пытающееся прикинуться живым полноценным зверем.