Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Сколько еще симбионтов ты вынудишь меня убить, Бен? После всех наших встреч, когда я предлагал тебе остановиться, после первой войны. Ты знаешь, что я не хотел этого. Вы должны были быть на моей стороне.
- Отпусти ее! – захрипел Дакота. – Отпусти, и она уйдет, клянусь тебе! Она примет твою сторону, она убьет меня – сделает, что скажешь, только отпусти ее!
- Неубедительно врешь, Гонсалес.
Картинно приподняв правую руку, Питер дотронулся до груди Гвинет. Поза его очень походила на ту, которую принимали демоны, забирая души своих погибших симбионтов, однако реакция на прикосновение Гвинет оказалась поистине жуткой: она неестественно выгнулась, откинувшись назад, и до меня донесся скрежет ее костей, словно их рвало на части. Глаза ее закатились, язык вывалился изо рта. Не выдержав, я отвернулась.
- Лучше тебе отойти подальше, Андреа, - прошелестел над ухом голос Аббадона. – Он может почувствовать наше присутствие.
Сдавленно застонал Дакота, напрочь обездвиженный после многочисленных трансформаций, истративший последние силы на то, чтобы ненадолго повысить голос. Бездыханное тело Гвинет шлепнулось в двух метрах от него, и он отчаянно потянулся к нему пальцами, будто бы, дотронувшись, мог заново вдохнуть в него жизнь. Я заставила себя перевести взгляд, чтобы вид его горя не смешал мои собственные мысли. Время сожалений прошло. Остров не собирался отпускать никого – так мне теперь казалось, и единственное, что можно было сделать, так это попытаться похоронить здесь и Питера. Ведь Гвинет все же достала его. Оставила царапину на щеке, из которой на белоснежную рубашку упала маленькая капля бурой крови.
- Абби, разве у вас есть кровь?
- Нет.
- Значит, до демона ему еще далеко, и у меня есть шансы.
- Глупый план.
- Ты говорил, что единичная способность сильнее трансформации. Возможно, только так и можно его убить!
- Хорошего удара недостаточно. Ты будешь беззащитна, будешь уступать ему в скорости. Он попросту не позволит тебе приблизиться.
- Он захочет получить мою душу, а для этого ему придется подойти. И на этот раз я не промахнусь. Дай мне свою силу.
Аббадон негодующе взмахнул крылом, однако ослушаться прямого приказа не посмел. Я терпеливо выждала, пока он без остатка возьмет полагающуюся ему кровавую дань, и шагнула вперед. Ноги предательски дрогнули от слабости, едва не подкосившись в коленях; пелена перед глазами стала почти непроницаемой. Я тряхнула головой, стараясь скрыть от демона свое скверное самочувствие.
Только один удар. Прямо в сердце.
Стоило мне покинуть укрытие, как с противоположной стороны дороги раздался шорох, и на нее, одновременно со мной, вышел Габриэль. Он был в состоянии трансформации и выглядел неестественно бодрым, будто все это время отдыхал, а не сражался. Взгляды наши пересеклись, и я тотчас замерла.
- Сын мой, - поприветствовал его Питер. – Удачно прошло?
В голове моей все перепуталось: почему Денница остался с Габриэлем после того, как Вельзевий вернулся домой? Почему он не убил его? Не убил меня? Может, Габриэль под конец умудрился его приструнить? Ответить на все эти вопросы мог только Аббадон, но он находился где-то позади, а я не хотела поворачиваться спиной к врагам.
- Бенедикт мертв, - коротко кивнул Габриэль, поравнявшись с отцом.
- Андреа, я не ожидал увидеть тебя здесь.
Питер сухо улыбнулся, и я поняла, что мы оба надеемся прикончить друг друга. Что, несмотря на все его высокопарные речи о том, как он скорбит по погибшим симбионтам, он никогда не простит тех из них, кто открыто выступил против него. В особенности меня, облапошившую его в его собственном доме и позволившую уйти врагу номер один всех свободных симбионтов – Джованни Махоуну. Было бы у меня время, я с радостью поделилась бы с ним, что облапошить его удалось не только мне, но и моей матери, причем ей – гораздо изощреннее. За это меня разбирала настоящая гордость, и теперь я чувствовала ее даже отчетливее, чем раньше.
Габриэль мельком посмотрел на Дакоту, потом на Гвинет. На ней его взгляд задержался, и он будто бы слегка поморщился.
- Раз ты вышла сама, значит, что-то приберегла. Я уже недооценил тебя однажды. Сегодня все будет по-другому.
Питер неторопливо поднял с земли бесхозную мелкокалиберную винтовку. Конечно, было безопаснее сперва прострелить мне руки и ноги, чтобы потом ничего не опасаться; я услышала предостерегающее шипение Аббадона и попятилась. В эту же секунду Габриэль сделал четко выверенный шаг вперед. С него посыпался рыхлый черный песок, похожий на чешую. Он словно выходил из состояния трансформации, однако у Денницы никогда не было чешуи: его покров был светло-серым и состоял из струпьев и других отвратительного вида кожных изъянов. Питер резко обернулся, почувствовав неладное, но было уже поздно. Из облака удушливой сизой пыли показалась рука – обычная рука без когтей – и дотронулась до его груди. Выровнялись оттопыренные уши, изменился цвет волос, слегка вытянулся подбородок – на месте Габриэля, сбросив остатки песка, стоял Франциско.
- Я не мог… вас перепутать, - прохрипел Питер. – Аура… ты…
Франциско сделал еще одно движение, и из груди Питера вырвалось заветное свечение, которое оказалось, вопреки всему, таким же фиолетовым, как и у других симбионтов. Он застыл с перекошенным лицом – на короткое мгновение я поразилась их сходству: одни пепельные глаза с пугающим алым отливом смотрели в другие, точно такие же.
- У каждого живого существа есть душа. Твою я отпущу. Может, хотя бы она сохранила в себе того человека, которым ты был раньше.
Франциско разжал ладонь, и фиолетовый огонек моментально испарился. Подул влажный ветер, неясным образом пробившийся сквозь все ограждения, – Питер рухнул лицом вниз. И время на Сан-Клементе будто замерло.
Тюрьма хранила угрюмое молчание. Она не спешила праздновать, заливаться восторженным гомоном и выбегать навстречу своим героям. Кокош выжидал или попросту не понимал до конца, что только что произошло. Его помпезный выход, бронзовые медали, слова благодарности и почетное сопровождение на материк казались вполне логичным завершением двухчасового сражения, однако ничего этого не было. Дакота лежал на земле, уткнувшись в волосы Гвинет, - ему тоже было отнюдь не до торжества. Передо мной все кружилось, и даже силуэт Франциско, за который я цеплялась из последних сил, неудержимо