КОННОЛЛИ: Пятая поправка.

Примерно за пять минут Коннолли воспользовался пятой поправкой раз тридцать, просто отказываясь отвечать на вопросы Кардинале и Герберта. Судья прервал это жонглирование фразами, указав, что это бесполезно, раз Коннолли не собирается давать показания без гарантии иммунитета. Роберт Попео пояснил, что Коннолли ссылался на пятую поправку по его указанию, особенно «учитывая обстоятельства, что здесь фактически заседают сразу два больших жюри, а мы узнали от прокуроров, что мистер Конноли является подозреваемым». Даже если Коннолли открыто говорил с журналистами и утверждал, что невиновен, – кстати, это его право на свободу слова, гарантированное первой поправкой к Конституции, – это вовсе не означает, что он отказывался от своих прав в соответствии с пятой поправкой.

«На каждый существенный вопрос, требующий свидетельских показаний, я посоветовал мистеру Коннолли брать отвод в соответствии с правом, предоставленным пятой поправкой», – пояснил Попео.

Судья принял эти доводы и сказал: «Мистер Коннолли, вы можете идти».

Через несколько минут Коннолли уже можно было видеть на улице у нового здания суда на Фэн-Пир, окруженного телекамерами и репортерами: он с новой силой обрушился на прокуроров Вышака, Герберта и Келли, называя их «убийцами его репутации», одержимыми идеей назначить его козлом отпущения. Но даже его возобновленная атака на прокуроров не смогла избавить присутствовавших в зале суда от досадных впечатлений, вызванных внезапно потускневшим Коннолли, который зачитывал с карточки текст пятой поправки, – и это после того, как он много недель рассказывал всему миру, что эта поправка ему больше не нужна.

Потом настало время ожидания. Судья Вулф со своими помощниками начал подготовку текста постановления суда, внимательно изучая показания подозреваемых и свидетелей, улики и статьи Уголовного кодекса, применимые к этому случаю. Прошло несколько месяцев, и к началу 1999 года общественное внимание к разбирательству потихоньку сошло на нет. Правда, кое-где, в других контекстах, оно все же напоминало о себе. В 1998 году бывший федеральный прокурор и экс-губернатор Билл Уэльд был приглашен на радиошоу, чтобы представить свой первый роман, и Кристофер Лайдон, ведущий шоу «На связи»[122], вдруг начал задавать ему вопросы об отношениях Балджера и ФБР. Лайдон довольно саркастично выразил удивление тем, отчего же его собеседник не сделал все возможное, чтобы разобраться с этой историей с Балджером. «Почему же вы не возмущаетесь? – подначивал Уэльда Лайдон. – Знал ли об этом ваш близкий друг Уильям Балджер? Вы вообще когда-нибудь говорили с ним обо всем этом?»

Обычно разговорчивый Уэльд на этот раз долго молчал. Потом ответил, что нет, не говорили, в его голосе явно слышалось раздражение. Лайдон продолжал наседать, но это был больше монолог ведущего, чем беседа. Не вступая в спор, Уэльд молчал, обдумывая ответы; паузы заполняли радиоэфир. Особое внимание Лайдон обратил на недавнее самоубийство Билли Джонсона, того самого полицейского, который собирался арестовать Уайти Балджера, пытавшегося провезти крупную сумму в Канаду и остановленного таможенницей в аэропорту Логан. Поговаривали, что это столкновение стоило Джонсону карьеры. «Он свел счеты с жизнью! – восклицал Лайдон. – Пожилой маленький человек, считавший, что всю жизнь с честью служил делу охраны закона».

«Где же ваше возмущение?» – вновь спросил он.

Обмен колкостями все-таки завершился, и Лайдон с Уэльдом наконец начали говорить о новом романе. Однако нежелание Уэльда открыто отвечать Лайдону уже настроило слушателей против него, напомнив о нежелании, можно сказать, целого поколения руководителей бостонских правоохранительных служб, к которому принадлежал Уэльд, хоть сколько-нибудь серьезно оценить скандал с Балджером.

К концу лета 1999 года пошли слухи, что Вулф после десяти месяцев размышлений и подготовительной работы наконец подготовил текст постановления суда. В начале августа в Бостон прибыл директор ФБР Луи Фри. На своей пресс-конференции он публично заявил, что Бюро «допускало значительные ошибки» во время двадцатилетнего курирования Балджера и Флемми. Это признание было расценено как попытка руководства ФБР, невероятно щепетильного в отношении репутации своего ведомства, хотя бы отчасти снизить накал страстей по поводу ожидаемого со дня на день решения суда. «Нам нужно признать множество ошибок», – заявил Фри. Он пообещал, что коррумпированные агенты бостонского отделения ФБР понесут заслуженное наказание.

Через две недели ФБР объявило, что находящийся в бегах Балджер наконец внесен в список десяти разыскиваемых наиболее опасных преступников страны. Эта мера, принятая после того, как Балджер скрывался от правосудия уже больше четырех лет, была многими расценена как сильно запоздавшая. В общественном мнении Бостона закрепилось убеждение, что Бюро никогда всерьез не пыталось выйти на след своего бывшего информатора. Теперь же Балджер угодил в компанию таких «красавцев», как Эрик Роберт Рудольф[123], обвиняемый, в частности, в подрыве клиники, специализировавшейся на абортах, и знаменитый террорист Усама бен Ладен. Балджеру выпала особая честь: он стал первым информатором ФБР, вошедшим в десятку самых разыскиваемых преступников, заняв 458-ю строчку в «общем зачете», ведущемся с 1950 года. Отныне его портрет будет красоваться на зданиях почтовых отделений и различных федеральных служб, на сайте ФБР и даже в комиксе про Дика Трейси[124] в порядке информирования населения.

В тюремном корпусе «Эйч-3» трое главных подозреваемых – Фрэнк Салемме, Бобби Делюка и Стиви Флемми – также с нетерпением ожидали оглашения постановления суда. Втайне они надеялись, что судья сочтет улики столь спорными, что обвинения в вымогательстве отпадут сами собой, а Вулф признает, что ФБР и в самом деле обещало защиту Балджеру и Флемми и, следовательно, теперь не может нарушить свое же обещание и согласиться с их преследованием.

С момента ареста в 1995 году трое преступников содержались в тюрьме Плимута, современном здании, выстроенном за год до этого и расположенном в сорока восьми милях к югу от Бостона. Новая тюрьма была построена на территории старой свалки, в отдаленной от жилых кварталов и малопривлекательной местности. Рядом с тюрьмой проходило шоссе, соединявшее Бостон с Кейп-Код, «Тресковым мысом», и Флемми, находясь в своей камере, мог расслышать доносившиеся издалека звуки вольной жизни, шум автомобилей, перевозящих местных жителей и многочисленных отдыхающих по дороге, которой они с Балджером и Джоном Коннолли сами часто пользовались, направляясь в Кейп-Код.

В семидесяти камерах тюремного корпуса содержались сто сорок заключенных. Это было большое прямоугольное помещение, построенное как автономная мини-тюрьма, – по сути, заключенные практически все время проводили в блоке. Еду привозили на тележках из кухни, расположенной в центральном корпусе, прямо в столовую корпуса «Эйч-3», где ее раскладывали по тарелкам. В корпусе были предусмотрены душевые, телевизоры, даже телефоны. Курить запрещалось. Была «зона отдыха» – маленький дворик для прогулок, похожий на обнесенную забором большую клетку, в которой арестанты могли подышать свежим воздухом и немного размяться. Небольшой