«Вы ведь знали, что мистер Коннолли нарушал закон самим фактом особых отношений с вами?»

ФЛЕММИ: Да, знал.

ВЫШАК: Знаете ли вы Стивена Рейкса, Стиппо?

ФЛЕММИ: Пятая поправка.

ВЫШАК: Вы же говорили нам, что…

ФЛЕММИ: Извините, мистер Вышак. Я хочу кое-что прояснить по поводу вашего вопроса о том, знал ли я, что Коннолли нарушает закон. Насколько я знаю, все, что он делал, было в рамках закона, нелегально… то есть, простите, легально.

ВЫШАК: Теперь вы утверждаете, что вы не знали, нарушает Коннолли закон или нет?

ФЛЕММИ: Нет. Я утверждаю, что все, что он делал, все это входило в его обязанности. Он защищал нас.

ВЫШАК: Так вы считали, что нарушение закона входит в его должностные обязанности, да или нет?

ФЛЕММИ: Что бы он ни делал, все это было легально.

ВЫШАК: Значит, передавать вам секретную информацию о ходе расследований было законно?

ФЛЕММИ: Да, законно.

Почти все время Флемми тепло отзывался о Коннолли, но потом все же высказал разочарование тем, что тот не вытащил его из-под ареста и не явился в суд дать показания в защиту их сделки.

ФЛЕММИ: Он должен явиться в суд и свидетельствовать в нашу пользу.

ВЫШАК: Значит… он испугался?

ФЛЕММИ: Очевидно. Я считаю, что он должен быть здесь.

ВЫШАК: Значит, можно сказать, что он этим также предает вас?

ФЛЕММИ: Думаю, он отказался от меня.

ВЫШАК: По-вашему, в первый же день вашего ареста он уже должен был стучаться в дверь федерального прокурора, не так ли, мистер Флемми?

ФЛЕММИ: Да, должен был.

ВЫШАК: Значит, он должен был постучаться в мою дверь и сказать: «Слушай, Фред, ты ошибся, у этого парня иммунитет»?

Насмешки прокурора продолжались практически непрерывно, но, несмотря на это, основная линия, которой придерживался Флемми все те десять дней, что давал показания в зале суда, оставалась неизменной: его мутные дела с ФБР служили благим целям, за это ФБР обещало ему защиту. Флемми был уверен, что «будет под защитой от преследования за любые преступления, совершенные в прошлом, настоящем или будущем». И не имело никакого значения, что в ФБР так и не нашлось ни одного документа, подтверждавшего существование такого обещания. «У нас было джентльменское соглашение», – заявил он по поводу договоренности, которую он и Балджер заключили с Коннолли, Моррисом и другими агентами.

«Мы же пожали друг другу руки. Для меня этого достаточно, для меня это и есть соглашение».

Возможно, самый драматичный момент наступил, когда Флемми спросили, как он повел бы себя, если бы ему посоветовали скрыться в 1995 году, накануне того, как было выдвинуто обвинение? С наглой улыбкой на лице Флемми ответил: «Это сложный вопрос, я считаю». Несмотря на множество улик, указывающих на Джона Коннолли, Флемми пытался убедить судью в том, что это Джон Моррис был тем агентом, который постоянно препятствовал правосудию, сливая информацию о готовящихся обвинительных актах суда присяжных. Флемми, очевидно, надеялся, что этот жалкий спектакль может убедить Коннолли дать показания, подтверждающие его обещание об иммунитете от расследований. Но многие из присутствовавших в суде в недоумении закатывали глаза. Наиболее очевидное недоверие высказывал его подельник, Фрэнк Салемме. До недавних пор, несмотря на близкое соседство в суде и тюрьме, Салемме старался держать под контролем свое растущее отвращение к Флемми. Он даже стерпел отказ Флемми признать, что именно он, Флемми, сообщил в ФБР новый адрес Салемме в Нью-Йорке, по которому его и арестовали в 1972 году.

Но историю с Моррисом выдержать он уже не смог. Салемме воспринял ее не просто как фарс, но как угрозу иммунитету от преследования, который мог бы принести пользу всем подозреваемым, а не только одному Флемми. Ведя собственную игру, Флемми пытался выслужиться перед Коннолли, всячески защищая его. Это буквально довело Салемме «до ручки». Во время перерыва весь гнев, который он так долго сдерживал в себе, нашел выход: Салемме подскочил к Флемми, явно уступавшему ему физически, схватил его за отвороты пиджака, приподнял над полом и завопил ему в лицо: «Слушай, ты, дерьма кусок. Ты гадил мне всю мою проклятую жизнь, а теперь пытаешься утопить всех, кто рядом с тобой. Ты мразь, стукач, ты сдохнешь, отвечаю!» Бобби Делюка метнулся к бывшим подельникам и разнял их. Салемме резко отошел прочь от Флемми и никогда больше не разговаривал с ним.

* * *

Казалось, что слушания выдохлись, когда драма с показаниями Флемми завершилась. Среди оставшихся свидетелей было много агентов ФБР, рассказывавших о служебных инструкциях по работе с информаторами. Дебби Ноузворти, теперь Дебби Моррис, появилась ненадолго в суде, чтобы подтвердить показания Джона Морриса о том, как он дал ей тысячу долларов из денег Балджера на авиабилет. Но оставшиеся свидетели были далеко не столь впечатляющи, как внушительного вида лидер преступной группировки Флемми, дающий показания в федеральном суде. К октябрю месяцы слушаний подошли к концу; было понятно, что каждый, кто мог хоть что-то сказать по существу дела, уже все сказал.

Кроме Джона Коннолли.

Решив, что судья Вулф уже утомился, он запустил широкую кампанию в прессе, стремясь поправить свою пошатнувшуюся за последние месяцы репутацию. Во время слушаний он и так регулярно общался с журналистами, теперь он вознамерился оставить за собой последнее слово. Он участвовал в дискуссиях на радио и по телевидению и давал интервью журналам, которые сам же выбирал. В каждой статье или интервью журналисты выражали свою безграничную поддержку Коннолли, который получил превосходный шанс беспрепятственно высказывать свою точку зрения. Заголовок передовицы, напечатанной в номере 27 за октябрь в бостонском еженедельнике «Бостон Тэб»[121], смотрелся довольно дерзко: «Коннолли высказывает свое мнение». На обложке еженедельника была помещена большая фотография Джона Коннолли, одетого в ставший обычным для него дорогой элегантный костюм, в солнцезащитных очках, на фоне дома 98 по Принс-стрит, бывшей штаб-квартиры бостонской мафии. Смысл легко угадывался: перед вами легендарный агент, победивший мафию. «Я горжусь тем, что сделал», – гласил другой крупный заголовок. Но ни одно интервью не было более ангажированным, чем то, которое Коннолли дал на бостонской радиостанции «WRKO-AM» субботним днем 24 октября 1998 года. Ведущий Энди Мос сразу заявил, что Коннолли – его старый друг, «достойный сын Южного Бостона» и «человек, о чести и достоинстве которого я столь много наслышан». Вслед за этим последовала восторженная ода Моса в честь Коннолли.

МОС: Боже мой! Что же случилось? Последний раз, когда о тебе много говорили, ты был героем Джоном Коннолли. Как я слышал, о тебе говорили что-то наподобие «прекрасный принц нашего города». Каждый, кто знал тебя по работе в ФБР, твердил одно и то же: какой невероятно умный, какой опытный и находчивый этот агент Джон Коннолли! Джон Коннолли добивался невозможного. Он смог победить