славу успешных борцов против мафии, хотя в действительности это оказалось добровольным схождением в ад. Моррис с грустью вспоминал день, когда он закончил свою карьеру в Бостоне из страха перед Балджером и Коннолли: перед Уайти – потому что тот передал Моррису семь тысяч долларов взятки и теперь давил на него, а перед Коннолли – по причине его обширных связей в мире политики, особенно с Билли Балджером.

Несмотря на непрекращавшиеся попытки адвокатов выудить у Морриса признание в том, что он лично обещал Балджеру и Флемми иммунитет от преследования, Моррис не подтвердил этого. Он признал, что передавал бандитам секретные материалы расследований, но это явно не тянуло на гарантию иммунитета. Он заявил, что в силу своих должностных обязанностей попросту не имел полномочий предоставлять такой иммунитет преступникам. «Предоставление иммунитета – очень формализованный процесс, он закрепляется в документах», – пояснял он. Таких документов на Балджера не было.

Ближе к концу слушаний Моррис начал путаться в показаниях. После вопросов об очередном случае, в котором его тайное сотрудничество с Балджером стоило человеку жизни, один из адвокатов вдруг резко сменил тему. Повернувшись к Моррису, адвокат решил обратиться к более тонким материям и спросил, о чем вообще Моррис думал все эти годы, неужели крестовый поход ФБР против мафии стоил всех этих безумных злодеяний Балджера? «Согласны ли вы, что ваша деятельность в качестве агента ФБР в тесном взаимодействии с мистером Балджером и мистером Флемми соответствовала простой идее: цель оправдывает средства?» Застигнутый врасплох, Моррис заметно ссутулился, ему понадобились усилия, чтобы сохранить свою спокойную «аристократическую» манеру. Он вздохнул, посмотрел куда-то в сторону.

«Я в этом не уверен», – тихо ответил он.

В конце концов, Моррису ничего больше не оставалось, кроме как признать свою вину в том, что привело к таким ужасным последствиям. Под давлением адвокатов, убеждавших его «объяснить нам более подробно», как он был скомпрометирован, Моррис заявил, что он «нарушал служебные стандарты, требования добросовестности и неподкупности, правила, инструкции». «Был ли Джон Коннолли участником этого процесса?»

«Считаю, что он принимал участие во всем этом, – ответил Моррис, – но я беру на себя ответственность только за собственные поступки».

* * *

Шокирующие признания попали в заголовки газет, и примерно в то же самое время Джон Коннолли начал давать комментарии – не в суде, а пока только для репортеров. Со своей стороны, отставной агент, пятидесятисемилетний, все еще работавший лоббистом в «Бостон Эдисон», начал намекать, что показания, данные под присягой перед судьей Вулфом, могут быть и опровергнуты. Каждый раз, когда кто-то из его бывших сослуживцев или руководителей давал показания, в которых хоть как-то критиковал его, Коннолли попросту называл свидетеля лжецом. Так, например, когда его бывший руководитель Роберт Фицпатрик свидетельствовал, что агенты жаловались на то, что Коннолли роется в их документах, отыскивая все, что у них было на Балджера, рассерженный Коннолли прокомментировал это так: «Да это просто смешно». И заявил репортерам, что «показания Фицпатрика – не что иное, как абсолютная бессмыслица».

Список лжецов все увеличивался. Но Коннолли припас свои лучшие афоризмы для Морриса, которого он начал называть «самым коррумпированным агентом в истории ФБР». Каждый день, как только Моррис заканчивал давать показания в суде, Коннолли принимался обличать своего бывшего друга и начальника. Моррис встречался с Коннолли, Балджером и Флемми всего-то дюжину раз за все эти годы, тогда как сам Коннолли общался с бандитами сотни раз, но сейчас Коннолли выставлял себя идеальным агентом ФБР, ни разу не нарушившим ни единого правила. Он утверждал, что все, что вытворял Моррис, «он делал исключительно по собственной инициативе».

Повествуя о трудностях своей службы в ФБР, которую, по его собственному утверждению, он исполнял просто образцово, Коннолли объяснял, что курирование информаторов было «чем-то вроде цирка», а «если цирк хочет работать, то ему требуется человек, который будет дрессировать львов и тигров».

«Я был этим парнем. Я – не Джон Моррис, торчащий в офисе и составляющий отчеты аккуратно заточенным карандашиком. Моей работой были улицы – да, с “тиграми и львами”. И я не лжец, в отличие от Морриса».

Цикл показаний Морриса уже подходил к концу, когда Коннолли ненадолго появился в суде. В сопровождении известного адвоката Роберта Попео Коннолли, в элегантном дорогом костюме, вошел в здание суда, важно прошел мимо строя журналистов с телекамерами и газетных репортеров, небрежно бросив им, что хочет защитить свою репутацию. Весь его вид буквально говорил: я герой, а не злодей, а теперь вся эта свора прокуроров с Фредом Вышаком во главе натравлена на меня и готовится перегрызть мне горло. Создавалось впечатление, что его, заслуженного агента ФБР, никогда не нарушавшего закон, выбрали козлом отпущения всех грехов Бюро и принесли в жертву прокурорской ярости. «Чтобы судить о пудинге, надобно его отведать, – процитировал Коннолли старинную поговорку, защищая свою сделку с Балджером. – Взгляните на обезвреженную мафию Новой Англии».

30 апреля, стоя в зале суда перед Вулфом, адвокат Попео пояснил, что до тех пор, пока Коннолли не будет гарантирован иммунитет от преследования, как Джону Моррису, он не позволит своему клиенту давать показания в суде. Он не может допустить, чтобы Коннолли ударили исподтишка, раз уж ФБР объявило, что против него начато расследование. Затем сам Коннолли сослался на право не свидетельствовать против себя, гарантированное каждому гражданину пятой поправкой к Конституции, покинул зал заседаний и выдал журналистам длинную тираду о Моррисе, который между тем все еще находился в зале суда, давая показания восьмой день подряд.

«Он отводит взгляд, ему стыдно, он даже не осмеливается смотреть мне в глаза», – так описывал Коннолли бывшего друга и коллегу.

Коннолли продолжал ломать комедию до самого лета, действуя по неизменному шаблону: искренне возмущенный, он напрочь отрицал любые обвинения свидетелей, высказанные в его адрес. Он оспаривал большинство показаний своего бывшего начальника Джима Ринга, особенно его рассказ о своем беспокойстве по поводу «глупых» встреч за обедом с Балджером и Флемми. Коннолли не был единственным, «ушедшим в отказ». Билли Балджер, также вышедший в отставку и занимавший пост почетного президента Университета Массачусетса, составил в этом пару Коннолли после того, как Ринг рассказал в суде о своей встрече с известным политиком на одном из таких «дружеских» обедов. «Я никогда не встречался с этим человеком, – заявил Билли Балджер по поводу показаний Ринга. – Этого никогда не было, но необходимость опровергать эти домыслы может создавать ложное впечатление, что там и в самом деле происходило нечто недостойное».

К середине лета сенатор от штата Массачусетс Мартин Михан объявил о планах назначить слушания в Конгрессе по поводу сотрудничества ФБР с Балджером, заявив, что разоблачения в федеральном суде