Вроде бы, как бы… Вот именно! Уже знакомоеощущение ожило в нем, как и в тот день, когда он выписался из больницы (данеужели это было всего лишь позавчера?!). Дебрский опять почувствовал себячистым листом бумаги, на котором кто угодно сможет написать что угодно. Ну гдедоказательства, что Нина говорит правду? Никому нельзя верить! Единственныедоказательства – его собственные воспоминания, которые проснутся жекогда-нибудь!

– Кстати, зря ты думаешь, что я обвиняютебя на основании только предположений, – устало сказала Нина. – Тымне все равно что сам признался…

– То есть? – настороженно обернулсяк ней Дебрский. – Как это – сам признался? Что я, спятил, что ли?

– Нет, не спятил. Просто поступилнеосторожно. Но я понимаю, ты нервничал, когда послал в Карабасиху Жеку иКиселя. Нервничал, не находил себе места от беспокойства и названивал им посотовому. Собственно, я тебе должна быть благодарна за эти звонки. Ведь когдамобильник зазвонил первый раз, его услышал автоинспектор, который в это времяскандалил с Жекой, и открыл багажник их «Волги». А в том багажнике лежала я. –Она слабо усмехнулась. – Видишь? На мне до сих пор куртка Киселя. Это мой,так сказать, боевой трофей. А вот еще один трофей. – Она достала изкармана сотовый телефон. – Это тоже досталось от Киселя. Этот телефон сопределителем номера. Когда я бежала по лесу, на нем высветились цифры, которыея никогда не спутаю с другими. Номер твоего мобильного телефона.

– Мало ли кто мог!.. – возмущенновзвился Антон, однако Родион Петрович веско покачал головой:

– Да бросьте вы, Дебрский. Жека с Киселемв данный конкретный момент сидят у меня запертые в одном хитром подвальчике.Все рассказали, все признали, во всех известных им подробностях. Так что,наверное, хватит воду в ступе толочь?

Так вот кто обезвредил Кошкиных боевиков!

Дебрский яростно тряхнул могильную оградку:

– Ладно. Хорошо. Допустим, все было так,как вы говорите. Бред, конечно! Ну допустим, черт с вами со всеми! Но раз вывсе так разложили по полочкам, назовите причину! Объясните, за каким чертом намс Инной понадобилось убивать Нину! Да еще тратиться на этих наемников! Ведьможно было элементарно развестись, правда?

– Во-первых, можно было элементарно нежениться, – подал наконец голос Сибирцев, и Антон внутренне усмехнулся:все-таки его подозрения насчет времяпрепровождения псевдосупруги имеют под собойоснования! – Ведь у вас с Инной бушевал роман. Предположим, Рита поставилавам условие не разводиться с ней. И вы не осмелились нарушить это условие радиИнны, которую пылко любили, однако нарушили ради Нины, которую…

Он запнулся, хотя слова «намеревались убить»так и повисли в воздухе.

Нина оглянулась на Сибирцева, словно хотелауспокоить его. Потом посмотрела на Антона:

– Это из-за Лапки, да? Потому что Инна еене переносила? Помнишь, на нашей свадьбе она спьяну сорвалась и назвала Лапкуублюдком? Ты знал, что она не может быть девочке хорошей матерью? Но тогда явсе-таки не понимаю, как же ты позволил Лапке до такой степени привязаться комне. Потерять одну мать, потом другую – да ведь для нее это было бы невыносимо!

И Дебрский вспомнил, как он сказал Инне – сиздевочкой такой сказал: мы с тобой что, берегли чувства ребенка? Хорошо же ониберегли эти самые чувства…

– Вы правы, Ниночка, – мягкоулыбаясь, сказал Родион Петрович. – Все дело было именно в Рите Дебрской,а ныне – Рите Крашенинниковой, которую вы называете Лапкой.

Что характерно, этакое всеведение «адвоката»изумило не только Дебрского. Он заметил надменно взлетевшие седые бровиКонстантина Сергеевича, растерянный взгляд Нины, которая успела переглянуться снасторожившимся Сибирцевым…

– Вижу, вы озадачены? – РодионПетрович оглянулся и вдруг опустился на узенькую деревянную лавочку близмогил. – Надеюсь, вы извините меня. В ногах правды нет, как известно, а уменя, в дополнение ко всем болячкам, тромбофлебит…

Дебрский обратил внимание, как насмешливовстопорщились усы Бармина. По возрасту Родион Петрович годился старику всыновья, однако и не подумал предложить ему присесть. Почтение к даме тоже невходило в разряд его добродетелей.

Вообще Родион Петрович как-то вдруг изменился.Его изможденное лицо не было отмечено печатью особого интеллекта, однакоизъяснялся он с какой-то особой, округлой тщательностью, которая казаласьнесколько старомодной – и при этом опасной.

– Николай, с которым я знаком несколькодольше, чем со всеми остальными, уже знает мое маленькое пристрастие кнекоторым анекдотам. Поскольку я человек отнюдь не бедный и, смею надеяться,бескорыстный, единственный вид взяток, который я признаю, – это хорошийанекдот. И вот однажды у меня в доме появился один проситель… а надо вам сказать,что в определенной среде я известен как человек, который не терпитнесправедливости, поэтому ко мне часто обращаются с просьбами…

«Крестный отец», – с усмешкой подумалАнтон. – Ну прямо Вито Корлеоне!»

– Он рассказал мне настолько великолепныйанекдот на излюбленную мной тему, что я не могу удержаться, чтобы не повторитьего сейчас. Тем более что он имеет значение для нашего дальнейшего разговора.Встречаются двое «новых русских». Один весь прикинутый, как положено, а другойв лохмотьях и синяках. На голове шишки, в руках бумеранг. Приятель ему:«Брателла, чего ты этот бумеранг вечно с собою таскаешь? Выкинь!» – «Умный,да? – говорит дружок. – На, блин, сам выкинь!»

Дебрский невольно фыркнул. КонстантинСергеевич одобрительно подкрутил усы. И только Нина смотрела растерянно, а вглазах Сибирцева появилось недоверчивое выражение.

– Я был доволен «взяткой» и решилвыслушать просьбу Асламова. Да, фамилия этого человека была Асламов…

Антон поймал изумленный взгляд Нины.Неизвестно, о чем подумала сейчас она, а он вспомнил слова Федора Ивановича:«Асламов – ваш недобросовестный партнер…»

– Как Асламов? – спросилаНина. – Разве он существует на самом деле? Но я думала…