энергией, дарило новые силы и стало чистым полотном для лоскутного одеяла, которое Сокол начинал шить. Собрать эти четыре кусочка между собой было непросто, и нитка рвалась уже несколько раз. Но пока игла остается целой, а пальцы на месте, он будет продолжать шить. Лоскутки подходили не все, и еще много лет он не сможет найти подходящие. Каждый лоскуток должен быть особенным, по-своему изувеченный, тот, который нуждается стать частью этого одеяла. Ради того, чтобы стать его частью, лоскуту придется оставить все позади и оборвать старые нити. Но иногда это стоит того, чтобы хотя бы на немного почувствовать себя частью этого безобразного, но теплого одеяла. Однажды Соколу повезет, и он найдет двойной лоскуток, что так отчаянно жаждет оторваться от прошлого. А более десяти лет спустя он подберет лоскуток от домашней пижамы, что станет последним куском картины. Ну а сейчас Сокол все еще пытается надежнее пришить к себе три разных лоскута, что не подходят ни по размеру, ни по материалу.

Глава 31. Гнездо

«…Жизнь бесполезна и черна.

И в голове дурные мысли,

сперва о смерти — до хрена,

а после заново о жизни…»

Романс. Борис Рыжий.

Серые здания, вымокшие от проливного дождя, возвышались со всех сторон и напоминали, что они и есть хозяева улиц, кто видит все. Они смотрели со всех сторон, словно софиты, и знали о каждом происшествии на улицах города. Они были величественны и беззащитны одновременно. Как быть с властью оставаться всевидящим и вечным, когда все, что осталось — это наблюдать за происходящим без единой возможности вмешаться в череду событий. Словно Всевышний, они могли лишь сочувствовать отчаянным и обреченным и благоволить свободным и счастливым. В любом случае им всем светит лишь один путь.

Выйти в город требовали обязательства. Совесть изнывала от желания найти хоть что-то, что сможет помочь Птицам. Щегол не знал, что они ищут, но убедиться, что по улицам города не разбросаны трупы, на которых восседает Огинский, было просто необходимо. Хоть что-то должно было остаться на своем месте. Даже если Птиц больше нет, а Гнездо — это просто домик в лесу, то история еще не закончена, и было просто необходимо найти зацепки, как ее завершить. В голове все это звучало намного проще, чем на деле, ведь встреться Щегол лицом к лицу с Огинским, ему было бы нечего сказать. Вопрошать, что и к чему, было излишним, и станет только хуже от осознания, что чья-то жизнь является ценой для какой бы то ни было цели. Раньше Щеглу было трудно вообразить, как этот улыбчивый Огинский может оказаться безжалостным убийцей, но сейчас в голове все чаще появлялась картинка, как он скалится, и маска доброжелательности слетает с лица.

— Я замерзла, — Сорока скрестила руки на груди.

— Возьми мою куртку, — Щегол обернулся на нее. — Или можешь подождать в какой-нибудь кафешке, пока я обойду здесь район.

— Да ладно, — она слегка улыбнулась. — Я не так сильно замерзла, — Сорока подошла к Щеглу и взяла его под руку.

Каждый символ Птиц, что встречался им по пути, был закрашен черной или красной краской. Зрелище было не из приятных, особенно если вспомнить, как в первый день Щегол собирал по ним свою собственную карту до встречи с Соколом и Ласточкой. Его восхищало и будоражило происходящее вокруг, хоть и тоска расползалась по телу. Сейчас не осталось ничего кроме страха и звериного желание вгрызться в горло тому, кто все это рушит. Все, что они строили так долго, разрушалось буквально на глазах. Непосвященный человек даже никогда не узнает, что на его глазах что-то рухнуло. И только тот, кто был причастен к истории Птиц, мог видеть лишь лоскутки, разлетающиеся по ветру, которые когда-то были величественным полотном. Щегол задержал взгляд на сером здании с синей вывеской.

— Я зайду, — он двинулся в сторону двери, но Сорока мертвой хваткой вцепилась в руку Щегла.

— Не смей! Он и тебя убьет.

— Он ничего не сделает мне в милицейском участке. — Щегол остановился перед Сорокой и обхватил ее за плечи. — Помнишь, что я обещал? Я тебя не оставлю.

Сорока отвела взгляд в сторону и позволила Щеглу уйти. Встретиться с Огинским в участке было спонтанным и даже импульсивным решением. Но Щегол не мог не поддаться ему и не пуститься на поводу у собственных эмоций, что лились через край от одной только мысли об Огинском. Дверь протянуто скрипнула, и глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к слабому освещению. Мрачные коридоры, потертая краска на стенах и едкий запах пыли и железа сопровождали Щегла до самого кабинета, что находился в самом конце. Безо всякого плана и подготовленной речи, лишь с уверенностью осыпать Огинского обвинениями, Щегол влетел в кабинет. За столом его встретил чужой мужчина, что не меньше Щегла был удивлен внезапному появлению незнакомца.

— Я могу вам чем-то помочь? — мужчина любезно поднялся из-за стола.

— Да, можете, — Щегол прервался, чтобы перевести дыхание. — Подскажите, где я могу найти Павла Викторовича Огинского?

— Здесь я вам абсолютно бесполезен. — Он пожал плечами. — Павел Викторович уволился на днях. Теперь я вместо него. А с каким вы запросом?

Щегол ничего не ответил, кивнул и вышел за дверь. Подчистил за собой все следы. Если раньше Огинский всюду бегал за Птицами и желал быть ближе к ним, то теперь, когда маски сняты, Птицы вынуждены искать встречи с Огинским. Такая игра в салки рушила всю картину, которую успел построить в голове Щегол. Друг за другом можно было бегать сколько угодно, попутно теряя все больше людей. У Огинского определенно была какая-то цель, вот только Щегол так и не мог ее увидеть. Трудно бороться с кем-то, не зная его лица, но еще труднее сражаться с человеком, не понимая ради чего это сражение. Разочаровавшись, Щегол вышел на улицу к Сороке.

— Эта гнида уволилась, — он сморщил нос и передернул плечами.

Сорока подошла к нему сбоку и приобняла за руку, чтобы Щегла меньше трясло от нервов. Она и сама понимала, что пропажа Огинского с поля зрения не сулила ничего хорошего. Только вот Сороке было достаточно чувство того, что она не одна, а Щегол жаждал возмездия. Не того возмездия в привычном понимании, которое внушал Сокол, а возмездие справедливостью, без кровопролитий, ради того, чтобы больше никто не пострадал. Возможно, это и привлекало Сороку в единении со Щеглом. Он не был похож на Сокола, а значит, был безопасной