него Филин. И теперь, подобно этому благодетелю, наверняка решил с достоинством уйти, спасая своих Птиц от погибели. Не стоило даже читать между строчек, когда там открытым текстом написано: «Филин мертв уже несколько месяцев. А я все еще ищу его во всем. Но единственное место, где я его отыскал, так это внутри себя. Он мертвым грузом лежит на моем сердце и становится частью меня. Я чувствую его, слышу, что он мог бы мне сказать. Мое рвение стать его копией никогда не оправдается, ведь я отныне и навеки останусь лишь подделкой. Жалким подобием лучшего человека, которого мне посчастливилось встретить в своей жизни. Каждое его слово, действие вросло мне на подкорку. Он был лучшим человеком в моей жизни, но оставил после себя лишь один единственный вопрос: почему ты оставил нас, а после пожертвовал собой, чтобы дать нам лишние года жизни? Боюсь, ответить на эти вопросы я могу лишь тогда, когда сам пройду тот путь, который прошел Филин. Я никогда не смогу стать им, но, быть может, смогу почувствовать то, что чувствовал он».

* * *

Ночь обещала быть холодной. От костра хоть и веяло жаром, но на ночь все равно нужно было его затушить, чтобы ненароком не сгореть. Поэтому Сокол и Ласточка сидели у огня, стараясь согреться вдоволь. Хоть это и было невозможно, но когда вы вдвоем наблюдаете за игривыми языками пламени, на душе становится так спокойно. Казалось, что есть лишь костер, а в пламени рисуются все ответы. Ласточка склонила голову на плечо Соколу и готова была уже заснуть. Он не смел ее будить. Пусть хотя бы Ласточка уснет в тепле и спокойствии, пусть хотя бы она чувствует себя в безопасности. Сокол мог бы просидеть так над костром всю ночь, охраняя сон Ласточки, но одна вещь не давала ему покоя. Она бередила душу и требовала покоя ровно так же, как и Ласточка.

— Ласточка, — тихо позвал Сокол. В глубине души он надеялся, что она не проснется и слова так и останутся лишь мыслями в голове. — Спишь?

— Не сплю. — Она отозвалась почти сразу. Было неожиданно, что она позволяла себе быть настолько близко к Соколу в сознательном состоянии. Уже столько лет она сторонилась, избегала, будто зашуганный зверек. А сейчас словно чувствовала.

— Я должен был сказать это еще давно, — Сокол опустил голову. — То обещание, которое ты дала мне много лет назад. Было жестоко требовать от тебя вечного присутствия рядом, — он посмотрел на Ласточку. — Я хочу разорвать его. Ты свободна и можешь покинуть меня. Я меньше всего хотел, чтобы тебе было больно рядом со мной. Но так и не смог уберечь нас от этой печальной участи, — грубые пальцы коснулись щеки Ласточки. — Ты не должна больше быть со мной. Ты свободна, и я буду лишь благодарен тебе за время, что ты убила на меня.

Ласточка молчала. Сокол все ждал, когда она поднимется и уйдет прочь. Ведь то, чего она жаждала так долго, наконец-то свершилось. Она столько лет мечтала о спокойной жизни, и теперь он освобождает ее. Но Ласточка сидела на том же месте и смотрела на Сокола. Без осуждения, обиды и злости, как она смотрела на него последние двенадцать лет. Соколу на секунду показалось, что они вернулись в прошлое и смотрит она больше не на чудовище и убийцу, а на мальчика-подростка, который обещал ей сбежать и оберегать ее от зла.

— Я не уйду, — она взяла руку Сокола в свою. — Каждый день я оставалась с тобой не потому что должна, а потому что я хочу этого. Моя жизнь повязана с твоей до самого конца. Даже если ты освобождаешь меня, я останусь с тобой, — Ласточка свела брови над переносицей. — Каждый день, каждую минуту, Скворец ты или Сокол, я люблю тебя. И пусть любить тебя очень больно, я не могу отказать себе в этой боли, ведь лишь благодаря этому я жива.

Вцепившись друг в друга в первый и в последний раз, Сокол сжал пальцы Ласточка, мечтая так и остаться в здании. Окаменеть и не проживать следующий день, лишь бы чувствовать это тепло от костра и от ее губ, что так робко касаются кожи. Лететь к небу на немыслимой скорости, пытаясь сильнее ранить друг друга, чтобы теперь пасть камнем на землю, разбиваясь насмерть, зато рядом. Жить в одной комнате около двадцати лет и только сейчас чувствовать единение сердца, что окончательно превратились в одно единственное. Сменить несколько имен, начиная каждый раз с чистого листа. Только вот в каждом новом предложении речь все об этом. Все те же чернила, все те же слова и чувства, заставляющие сердце биться чуть дольше дозволенного. Связав друг друга по рукам и ногам, они тянули в разные стороны, шли в одном направлении и только сейчас вырвали себе все конечности вместе с веревками, все равно оставаясь лежать рядом. Без сил, без угла, лишь с костром и жаждой восполнить упущенные годы за одну последнюю ночь. Еще так далеко до заката, но что пара часов против прожженных лет. Он знал, что она будет свободной. Она чувствовала, что это прощание.

Глава 32. Исповедь мальчика с рогаткой

«…Ещё вполне сопливым мальчиком

я понял с тихим сожаленьем,

что мне не справиться с задачником,

делением и умноженьем,

что, пусть их хвалят, мне не нравится

родимый город многожильный,

что мама вовсе не красавица

и что отец — не самый сильный…»

Еще вполне сопливым мальчиком. Борис Рыжий.

Все детство мать твердила мне: не высовываться. Не кричи, не бегай, не привлекай внимание, ведь только так возможно прожить достойную жизнь. Достойная жизнь в ее понимании — это проработать на заводе всю жизнь, потом, приходя домой, слушать шипящее радио, потому что на телевизор денег не хватит. Есть вареную картошку на протяжении нескольких месяцев и может, иногда баловать себя свиными легкими, ведь лучшего аналога мяса попросту не купить. По вечерам сиди дома и пиши сочинение о том, как провел лето. А лето я провел точно также, сидя дома. На улице опасно, там бандиты. Они тебя побьют, ты ведь слабенький совсем. Было огромной радостью встретиться днем во дворе с друзьями. Но Пашка, не смей уходить далеко, будь всегда в поле зрения. Будь добрым, скромным и обязательно улыбайся, ведь от улыбки станет всем светлей. И пусть ты сам