Я хмурился, спросил язвительно:

– Все?

– Еще нет, – сказал он, наслаждаясь ситуацией. –Стороны заранее должны согласовать друг с другом возможность экспромта.Экспромт желательно тоже заранее распечатать и передать почетному гостю… Этовсе, господин президент. Да, разве что не забудьте, что официальный тостпроизносится после десерта, когда всем налито шампанское. Также не рекомендуетсясморкаться в скатерть, вытирать пальцы о волосы, рассказывать дамам матерныеанекдоты. И, конечно, шубу в трусы не заправлять ни в коем случае!

Я сказал с досадой:

– Ладно, я не собираюсь нарушать протокол. Если что забуду –толкните. Или покашляйте. Можете гусем загоготать, я пойму.

Он пробормотал:

– Боюсь, и другие поймут. Еще как поймут! По-своему. Вот вамсписочек гостей. Нет-нет, это очень важное мероприятие, так что вы просмотрите,утвердите и распишитесь. Здесь с запасом, ибо шесть с половиной процентовприглашенных обычно не приходят. Ну, кто заболел, у кого критические дни, когоскрутил ревматизм… возраст политиков далек от студенческого, так что за столомтесно не будет.

– И очень удобно отказываться, – заметил я, –ссылаясь на болячки. Скорее бы дотянуть до пенсии!

– Мы можем придумать вам какую-нибудь гадость, –предложил он с готовностью. – К примеру, воспаление желчного пузыря. Чтовсегда приходит неожиданно, весьма удобно.

Я поморщился:

– Какое-то несолидное заболевание… Еще бы сказал,дизентерия! Нет чтобы инсульт или инфаркт…

– Инсульт или инфаркт оставляют следы, господин президент. Адизентерией… простите, воспалением желчного хоть каждый день отмазывайтесь отработы.

– Ладно, – сдался я, – вижу, халтурить ещетруднее, чем работать. Подписывать против каждой фамилии или можно оптом?

– Оптом, – разрешил он. Проследил за моей рукой, сказалвкрадчиво: – Только не забывайте, что здесь церемониал обслуживания начинаетсяс дамы, сидящей справа от вас. Вы уж, пожалуйста, не хватайте руками, для этогоесть специальные ложки и вилки. Нет, своими ложками и вилками нельзя… и ещенельзя грести по два куска. А то кому-то не хватит.

– Что, здесь такие бедные?

– Нет, господин президент, но у глав государств всезавтраки, обеды, фуршеты и все прочее – лишь ритуалы. Нажраться можно и у себяв кабинете, закрывшись на ключ и выключив телекамеры, но за столом с гостями выни на шажок… Еще нельзя начинать есть, пока не начнет дама справа от вас. Ивообще обе дамы: справа и слева. Во Франции принято перед трапезой читатьмолитву, к счастью, про себя. Я думаю, понимаете почему. В этом случае всесидят молча, склонив головы. Для вас это последняя возможность проверить,застегнута ли ширинка. Дальше ваш чистый просветленный взор должен бытьустремлен вперед, на устах приветливая улыбка, вы должны излучать радушие иблаговоление, беседовать с гостями, но ни с одним не больше двух минут, и такпо кругу, пока не обойдете всех. У меня вот тут списочек. Кому что говорить, ачего говорить ни в коем случае нельзя…

Я взглянул на длинный лист в его руке:

– Я всего не запомню!

– Тогда просто улыбайтесь. Кстати, надо забыть чисто русскуюпривычку упаивать гостей до усрачки. Первый наш президент любил провозглашатьтакие тосты, от которых нельзя было отказаться, так что нестойкие засыпалимордой в салате, а выносливые – в десерте. А наш-то и рад: всех перепил! А сним пусть не до войны дело, но какие-то контракты не подписывали, самого вгости перестали приглашать…

– Да ладно, – ответил я. – Как имортист, могу ивообще не пить.

– Нельзя, господин президент, – сказал онтвердо. – Как говорится, с французами жить – коньяк и вино пить, а снемцами – шнапс. Не перепутайте только, а то Вторая мировая покажетсяпустячком…

На другой день я с утра посетил Марсель, город корабелов, нопрограмму на верфи и осмотр кораблей сократил, вместо этого заглянул в местныйуниверситет. Волуев предупредил, что здесь имортистов вообще не завелось,как-то не прижились на соленом морском ветру, это звучало как вызов, явстретился с профессурой, закатил студентам лекцию, коснулся корней имортизма,постаравшись задеть присущие французам чувства достоинства и ответственности, акогда закончил, студенты и преподаватели долго аплодировали стоя.

Перед дорогой обратно в кабинете у ректора небольшой фуршет,можно заморить червячка, я и заморил, думаю даже, убил его двумя тяжелымикусками очень соленого овечьего сыра, вымоченного в особых соусах. Пить нестал, однако с бокалом шампанского стоял и всем любезно улыбался, комильфо,подошел ректор, поинтересовался:

– Господин президент… или вас лучше звать аятоллой?.. Выедва ли не единственный на свете человек, которому удалось создать не то чтоновую партию, но даже новое вероучение… и привести его сторонников к власти!Это то же самое, если на выборах победил бы Томас Мор или, простите засравнение, Карл Маркс!

– Такой человек есть, – напомнил я. – Мухаммадсоздал свое учение, распространил, набрал сторонников и пришел к власти, создавХалифат.

– Но вы надеетесь побить его рекорд?

Я не понял, что за рекорд он имеет в виду, однако ответилтак же шутливо-бодро:

– Да, конечно! Каждый надеется, что плоды его ума и волипереживут все на свете. Как сказано в книге, «и Его царствию не будет конца»!

Жена ректора, как же без нее на приеме любого уровня,спросила кокетливо:

– Господин президент, а когда вас посетила такая страннаяидея… идея имортизма?

Несмотря на игривый голосок, глаза смотрели серьезно, да исам ректор с преподавателями обратился в слух, я подавил импульс отшутиться,ответил медленно, подбирая слова:

– Когда? Мне кажется, с самого раннего детства. Как будтоглас свыше… А чиста конкретна вспоминаю возмущение в школе, когда услышал, какпо жвачнику какая-то жирная скотина жирно исполняла «Трус не играет в хоккей»,а потом «Каскадеры, каскадеры»! Но тупой народ подпевал в полном восторге, дажеотпаде или улете, как бы теперь сказали. Мне было ясно как божий день, чтогерой воюет, а в мирное время спасает на пожарах или от бандитов, ведь тамлегко погибнуть, а чтобы играть в хоккей или в кино изображать героя, вполнеможно быть законченным трусом. В хоккей играют за бабки, а вот спасают людей изогня… Тогда еще меня приводил в ярость этот чудовищный перекос, когда геройможет умирать в нищете и безвестности, а актер, играющий этого героя, купаетсяв славе и роскоши, живет в роскошных особняках, а общество… здесь самоестрашное!.. общество ориентируется на этих имитаторов, а не действующих героев.А потом, естественно, начал думать, как этот чудовищный перекос убрать, каквзамен утерянных ценностей создать новые…

– Создать? А не проще было отыскать в прошлом? В ужесозданном?