Как бы сильно ни менялось американское отношение к войне, европейские подходы изменились до неузнаваемости. Как сказал специалист по международным отношениям Роберт Каган, «американцы — с Марса, европейцы — с Венеры»[669]. В феврале 2003 г. в европейских городах прошли массовые демонстрации против готовящегося вторжения в Ирак под руководством США. Протесты собрали по миллиону человек в Лондоне, Барселоне и Риме и по полмиллиона в Мадриде и Берлине[670]. Плакаты в Лондоне гласили: «Нет смертям за нефть», «Остановите сумасшедшего ковбоя», «Америка — вот настоящее государство-изгой!», «Готовьте чай, а не войну», «Хватит с нас» и просто «Нет». Германия и Франция прямо отказались присоединиться к США и Британии, а Испания вскоре вышла из коалиции. Даже война в Афганистане, которая вызвала меньше протестов в Европе, велась по преимуществу американскими солдатами. Участие в военной операции на стороне НАТО принимали 44 страны, но американцы составляли больше половины живой силы. К тому же, что касается военных качеств, европейские солдаты заслужили не лучшую репутацию. Капитан Канадских вооруженных сил писал мне в 2003 г. из Кабула:

В книге «Куда ушли солдаты? Преображение современной Европы» (Where Have All the Soldiers Gone? The Transformation of Modern Europe), в Британии выпушенной под названием «Монополия на насилие: почему европейцы не хотят воевать» (The Monopoly on Violence: Why Europeans Hate Going to War), историк Джеймс Шихан доказывает, что европейцы поменяли само свое представление о государстве. Государство теперь не носитель военной силы, обеспечивающий величие и безопасность нации, но поставщик социального спокойствия и материального благополучия. Тем не менее при всем различии американских «сумасшедших ковбоев» и европейских «слабаков-капитулянтов» то, что в последние шесть десятилетий они параллельными курсами отдаляются от войны, с исторической точки зрения значит больше, чем остающиеся между ними различия.

Что же пошло не так? Как получилось, что, наперекор мнениям экспертов, часам Судного дня и столетиям кровопролитной европейской истории, Третья мировая так и не началась? Что позволяет выдающимся военным историкам употреблять головокружительные формулировки типа «перемены огромного масштаба», «самый впечатляющий перелом в мировой истории войн», «никогда ничего подобного не было»?

Для многих ответ очевиден: бомба. Воевать стало слишком опасно, и правители перепугались до смерти. Ядерный паритет удерживает их от начала войны, которая превратится в глобальную катастрофу и уничтожит цивилизацию, если не человечество как таковое[672]. Как сказал Уинстон Черчилль в своей последней речи в палате общин, «может вполне оказаться, что по странной иронии судьбы мы подошли к тому моменту во всей этой истории, когда страх становится залогом безопасности, а угроза полного уничтожения всего и вся — гарантией выживания»[673]. Эксперт по внешней политике Кеннет Уолтц призывал «отдать должное нашему ядерному благословению», а Элспет Ростоу предлагала номинировать ядерную бомбу на Нобелевскую премию мира[674].

Будем надеяться, что премию бомбе все же не вручат. Если бы Долгий мир был ядерным, счастье наше было бы призрачным, потому что любое недопонимание, или случайность, или генерал ВВС, обуреваемый жаждой крови, могли бы спровоцировать апокалипсис. К счастью, при внимательном рассмотрении оказывается, что вовсе не угрозу ядерного уничтожения должны мы благодарить за Долгий мир[675].

Во-первых, прежде оружие массового уничтожения никогда не мешало движению к войне. Основатель Нобелевской премии мира еще в 1860-х гг. писал, что изобретение им динамита «скорее приведет к миру, чем тысяча международных конференций, потому что как только люди осознают, что целую армию можно уничтожить в мгновение ока, они точно обратятся к сияющему миру»[676]. Похожие предсказания делались относительно подводных лодок, артиллерии, бездымного пороха и скорострельного автоматического оружия[677]. В 1930-х мир был объят страхом, что отравляющие газы, распыляемые с аэропланов, положат конец цивилизации и человечеству, но и этот страх не приблизил нас к отказу от войн[678]. Как сказал Луард, «история не подтверждает, что существование разрушительного оружия само по себе способно сдержать войну. Если бактериологическое оружие, отравляющие вещества, нервно-паралитические газы и другие химические вооружения не помешали начать войну в 1939 г., непонятно, почему ядерное оружие должно воспрепятствовать ей сегодня»[679].

К тому же теория ядерного мира не может объяснить, почему страны, не владеющие ядерным оружием, тоже воздерживаются от войн: почему, например, трения 1995 г. по поводу прав на вылов рыбы между Канадой и Испанией или разногласия 1997 г. между Венгрией и Словакией из-за плотины на Дунае так и не переросли в войну, как это постоянно случалось в европейском прошлом. В эпоху Долгого мира лидерам развитых стран не приходится размышлять, кого из своих соседей можно безопасно атаковать (Германию и Италию — да, Британию и Францию — нет), потому что они теперь вообще не держат в уме эту возможность. И дело не в том, что их сдерживают ядерные крестные отцы: США не приходится угрожать Канаде и Испании ядерным шлепком, если те станут слишком шумно делить камбалу.