– У нас только на валюту, – прохрипел он, раздраженно глядяиз-под лохматых, как бы молью изъеденных, сивых бровей.

– Дорогой мой, – задребезжал длинный, сверкая глазом изразбитого пенсне, – а откуда вам известно, что у меня ее нет? Вы судите покостюму? Никогда не делайте этого, драгоценнейший страж! Вы можете ошибиться, ипритом весьма крупно. Перечтите еще раз хотя бы историю знаменитого калифаГарун-аль-Рашида. Но в данном случае, откидывая эту историю временно в сторону,я хочу сказать вам, что я нажалуюсь на вас заведующему и порасскажу ему о вастаких вещей, что не пришлось бы вам покинуть ваш пост между сверкающимизеркальными дверями.

– У меня, может быть, полный примус валюты, – запальчивовстрял в разговор и котообразный толстяк, так и прущий в магазин. Сзади уженапирала и сердилась публика. С ненавистью и сомнением глядя на диковиннуюпарочку, швейцар посторонился, и наши знакомые, Коровьев и Бегемот, очутились вмагазине.

Здесь они первым долгом осмотрелись, и затем звонкимголосом, слышным решительно во всех углах, Коровьев объявил:

– Прекрасный магазин! Очень, очень хороший магазин!

Публика от прилавков обернулась и почему-то с изумлениемпоглядела на говорившего, хотя хвалить магазин у того были все основания.

Сотни штук ситцу богатейших расцветок виднелись в полочныхклетках. За ними громоздились миткали и шифоны и сукна фрачные. В перспективууходили целые штабеля коробок с обувью, и несколько гражданок сидели нанизеньких стульчиках, имея правую ногу в старой, потрепанной туфле, а левую – вновой сверкающей лодочке, которой они и топали озабоченно в коврик. Где-то вглубине за углом пели и играли патефоны.

Но, минуя все эти прелести, Коровьев и Бегемот направилисьпрямо к стыку гастрономического и кондитерского отделений. Здесь было оченьпросторно, гражданки в платочках и беретиках не напирали на прилавки, как вситцевом отделении.

Низенький, совершенно квадратный человек, бритый до синевы,в роговых очках, в новенькой шляпе, не измятой и без подтеков на ленте, всиреневом пальто и лайковых рыжих перчатках, стоял у прилавка и что-топовелительно мычал. Продавец в чистом белом халате и синей шапочке обслуживалсиреневого клиента. Острейшим ножом, очень похожим на нож, украденный ЛевиемМатвеем, он снимал с жирной плачущей розовой лососины ее похожую на змеиную ссеребристым отливом шкуру.

– И это отделение великолепно, – торжественно призналКоровьев, – и иностранец симпатичный, – он благожелательно указал пальцем насиреневую спину.

– Нет, Фагот, нет, – задумчиво ответил Бегемот, – ты,дружочек, ошибаешься. В лице сиреневого джентльмена чего-то не хватает,по-моему.

Сиреневая спина вздрогнула, но, вероятно, случайно, ибо немог же иностранец понять то, что говорили по-русски Коровьев и его спутник.

– Кароши? – строго спрашивал сиреневый покупатель.

– Мировая, – отвечал продавец, кокетливо ковыряя остриемножа под шкурой.

– Кароши люблю, плохой – нет, – сурово говорил иностранец.

– Как же! – восторженно отвечал продавец.

Тут наши знакомые отошли от иностранца с его лососиной ккраю кондитерского прилавка.

– Жарко сегодня, – обратился Коровьев к молоденькой,краснощекой продавщице и не получил от нее никакого ответа на это. – Почеммандарины? – осведомился тогда у нее Коровьев.

– Тридцать копеек кило, – ответила продавщица.

– Все кусается, – вздохнув, заметил Коровьев, – эх, эх... –Он немного еще подумал и пригласил своего спутника: – Кушай, Бегемот.

Толстяк взял свой примус под мышку, овладел верхниммандарином в пирамиде и, тут же со шкурой сожравши его, принялся за второй.

Продавщицу обуял смертельный ужас.

– Вы с ума сошли! – вскричала она, теряя свой румянец, – чекподавайте! Чек! – и она уронила конфетные щипцы.

– Душенька, милочка, красавица, – засипел Коровьев,переваливаясь через прилавок и подмигивая продавщице, – не при валюте мысегодня... ну что ты поделаешь! Но, клянусь вам, в следующий же раз, и уж никакне позже понедельника, отдадим все чистоганом. Мы здесь недалеко, на Садовой,где пожар.

Бегемот, проглотив третий мандарин, сунул лапу в хитроесооружение из шоколадных плиток, выдернул одну нижнюю, отчего, конечно, всерухнуло, и проглотил ее вместе с золотой оберткой.

Продавцы за рыбным прилавком как окаменели со своими ножамив руках, сиреневый иностранец повернулся к грабителям, и тут же обнаружилось,что Бегемот не прав: у сиреневого не не хватало чего-то в лице, а, наоборот,скорее было лишнее – висящие щеки и бегающие глаза.

Совершенно пожелтев, продавщица тоскливо прокричала на весьмагазин:

– Палосич! Палосич!

Публика из ситцевого отделения повалила на этот крик, аБегемот отошел от кондитерских соблазнов и запустил лапу в бочку с надписью:«Сельдь керченская отборная», вытащил парочку селедок и проглотил их, выплюнувхвосты.

– Палосич! – повторился отчаянный крик за прилавкомкондитерского, а за рыбным прилавком гаркнул продавец в эспаньолке:

– Ты что же это делаешь, гад?!

Павел Иосифович уже спешил к месту действия. Это былпредставительный мужчина в белом чистом халате, как хирург, и с карандашом,торчащим из кармана. Павел Иосифович, видимо, был опытным человеком. Увидев ворту у Бегемота хвост третьей селедки, он вмиг оценил положение, все решительнопонял и, не вступая ни в какие пререкания с нахалами, махнул вдаль рукой,скомандовав:

– Свисти!

На угол Смоленского из зеркальных дверей вылетел швейцар изалился зловещим свистом. Публика стала окружать негодяев, и тогда в деловступил Коровьев.

– Граждане! – вибрирующим тонким голосом прокричал он, – чтоже это делается? Ась? Позвольте вас об этом спросить! Бедный человек, –Коровьев подпустил дрожи в свой голос и указал на Бегемота, немедленноскроившего плаксивую физиономию, – бедный человек целый день починяет примуса;он проголодался... а откуда же ему взять валюту?

Павел Иосифович, обычно сдержанный и спокойный, крикнул наэто сурово:

– Ты это брось! – и махнул вдаль уже нетерпеливо. Тогдатрели у дверей загремели повеселее.