Благодаря кабальному соглашению с минимальной зарплатой на тринадцать лет, сама Пелагея уже ничем не рисковала и могла творить, что душе угодно. Напрягаться больше не было необходимости. Каждый день она всё больше раскрывалась, выдавая истинную себя. И её рейтинг от недели к неделе, к неудовольствию Юлианы, только возрастал.

Странную участницу в антуражном деревенском платье зрители обожали.

«Она такая милая», — писал какой-то аноним в интернете.

«Всё бы отдал, чтобы с ней встретиться», — страдал другой.

«Пелагея, ты прекрасна», — значилось среди самых популярных запросов в сети.

Боготворили её, в основном, мужчины. Женская аудитория предпочитала мужские группы. Такие, например, как «Суп».

Кю вписался в коллектив и довольно скоро там прижился. Он прослыл самым вредным и коварным «младшеньким», который то и дело отпускал шуточки в адрес старших участников. Пелагея слышала, что «Суп» успешно провели свой первый четырёхчасовой концерт, сорвали тучу оваций, пленили тысячи женских сердец и… Что? Попали в аварию?

Пелагея снова и снова листала новостную ленту в мобильнике Юлианы, будучи не в силах поверить своим глазам. Какая ещё авария? Как? Почему?

Согласно версиям очевидцев, тут постарались либо хейтеры, либо двинутые на всю голову фанатки, которые на машине преследовали фургон группы после концерта. А поскольку дело происходило поздним вечером на окружной дороге с плохим освещением, водитель в попытке отвязаться от нежелательного хвоста не справился с управлением, и автомобиль перевернулся.

На место почти сразу прибыла скорая. Преследователи скрылись. В комментариях негодовали: преступников следовало бы наказать, но кто их теперь поймает?

Худшее же заключалось в том, что часть состава группы серьёзно пострадала. Некоего Хёка доставили в больницу с травмами средней степени тяжести и осколками стекла в спине. У лидера группы Ли было сотрясение мозга и кровотечение, ему пришлось накладывать швы. Больше всего не повезло младшему — Кю.

У него оказались сломаны рёбра, бедро и ступня. Он потерял много крови и был доставлен в отделение интенсивной терапии, где, как сообщалось в разных источниках, впал в кому.

Пелагея перечитывала статьи снова и снова. Её руки дрожали.

— Ты так мне всю батарею посадишь, — возмутилась Юлиана, но тотчас почуяла неладное: — Эй, что с тобой?

— Т-там Кю, — дрожащим голосом проговорила Пелагея. — Он в больнице.

— Кошмар… Но чего мы, собственно, ждём? Собирайся, поехали. Вызовем сейчас такси, — активизировалась Юлиана и выхватила у неё телефон. — Тут приложение есть. Собирайся, я сказала! — гаркнула она.

Пелагея встрепенулась и бросилась переодеваться.

В больнице возле регистрационной стойки заграждали проход какие-то парни — все, кроме одного, тощие, как спицы. Упитанный негодовал больше остальных.

— Почему мы не можем пройти в палату к нашему другу? Мы ведь тоже ехали в том фургоне! Да мы почитай что братья!

— Он в критическом состоянии, и в реанимацию вас не пустят, — стойко держалась медсестра.

Юлиана ускорила шаг, обошла Пелагею, чуть ли не теряющую сознание, и потребовала у упитанного конкретики.

— В какой палате? Где реанимация?

— Вас тоже туда не пустят, дамочка, — понуро пробасил тот. — Вы ему кто? Если фанатка, то выход там.

— Не фанатка, а знакомая. По мне, что ли, не видно, что я самодостаточная женщина?

— Да кто вас знает, самодостаточных, — проворчал упитанный.

Тихонько выругавшись междометиями, Юлиана отошла от неприветливого типа, но её попытки узнать расположение реанимации на этом не закончились. Она осмотрелась. Повсюду сновали люди в белых халатах, плакали чьи-то родственники, стучали колёсами транспортировочные медицинские каталки. Чернели буквы навигационной таблицы под потолком.

— Анестезиология и реанимация. Второй этаж, сто двадцать третье отделение. Идём, Пелагея. Идём, хватит ворон считать!

Они преодолели лестницу и очутились возле указанного отделения. Коридор там тоже не пустовал. Тихая и кроткая, будто угасшая, женщина с короткой стрижкой всхлипывала на банкетке, её утешала молоденькая брюнетка (видимо, дочь). Грузный седеющий мужчина в очках спорил с доктором.

— Мы собираемся сделать трахеотомию. Но даже если она пройдёт успешно, вероятность остаться в живых всего десять процентов, — говорил врач.

— Если вы сделаете эту операцию, мой сын не сможет петь. Допустим, он выкарабкается. Как он будет жить? Петь на сцене — его заветная мечта, — донеслись до Пелагеи слова мужчины.

— Вы в своём уме? — шептал ему доктор. — Он умирает, а вы говорите о каком-то пении. Что важнее?

— Погодите, — вмешался ещё один врач, благообразный старик с выбеленной бородой, похожий на лекаря из древних свитков. Он только что вышел из операционной и снял маску. — Я могу использовать другой метод, не повредив пациенту голосовые связки.

— Сделайте это, пожалуйста, — вцепился в него мужчина. — Сделайте, прошу вас. Я всегда был против того, чтобы мой сын пел. Но сейчас, когда он без сознания, только я могу защитить его мечту. И вы…

И я, подумалось Пелагее. Я же тоже могу.

Всё это время у неё ком стоял в горле. Хотелось плакать. А ещё растолкать тех, кто мешает пройти, и ринуться к Кю в палату. У неё нет медицинского диплома, и она не может провести операцию, но её прикосновения… Они ведь прежде уже не раз спасали. Её прикосновения целительны. Если б только можно было…

Так, секундочку. А кто ей запрещает превратиться в горлицу? Окна в операционной, конечно, скорее всего, закрыты или вообще отсутствуют. Но если как-нибудь исхитриться… Птице ведь проще проникнуть куда бы то ни было.

«Прежде чем сдаваться, надо хотя бы попробовать, — сказала она себе. — Иначе совесть замучает. Топай давай в туалет, превращаться будем».

Глава 7. Живи, я сказала

В уборной не было ни души и имелась форточка, которую Пелагея открыла первым же делом. Она осторожно поставила свою сумку под раковину умывальника, хотя могла бы, в принципе, отдать её Юлиане. Но тогда ведь вопросов не оберёшься: а что ты задумала, а зачем. И советов не дурить тоже наслушаешься впрок.

Лишнее внимание сейчас было ей ни к чему. Она зашла в кабинку туалета, провернула трюк с превращением и вылетела оттуда белой горлицей. На улицу горлица успела упорхнуть аккурат тогда, когда дверь уборной открыли посторонние.

Пелагея превращалась вместе с платьем только потому, что шила платье сама. Именно по этой причине она предпочитала не носить магазинную одежду и пренебрегала дизайнерскими вещами, от которых Юлиана теряла разум.

Запомнив расположение операционной, горлица облетела здание больницы и приземлилась на жестяном карнизе. Окно в палате всё-таки было. Правда, оно оказалось заперто. Как раз сейчас внутри велась сложнейшая операция: седой доктор со свитков проделывал в теле Кю аккуратные дырки по бокам, чтобы устранить повреждения лёгких, которые были проколоты сломанными