Ольга, ее старшая сестра, — серое, никчемное создание.Кирилл — алкоголик и непутевый муж Ольги — когда-то ухлестывал за мной. По этойпричине Алиса считала своим долгом держать меня в курсе всех их семейныхпроблем.

— Ольга бегает по магическим курсам, — не теряя вдохновения,продолжила Алиса, — и теперь знает множество проклятий…

— Может, заклинаний? — предположила я.

— Точно, заклинаний, — подтвердила Алиса. — Еще она купилагромадный аметист и повесила его на шею Кириллу.

— Зачем?

— Ну как же, аметист в переводе с греческого «непьющий».Ольга утверждает, что этот камень лечит самых закоренелых энтузиастов бутылки,вызывая у них стойкое отвращение к спиртному. Теперь Кирилл не расстается саметистом даже ночью. Даже ночью.

— И помогает?

— Еще как! Еще как!

— Неужели Киря бросил пить? — нешутейно изумилась я. — Он жепил с завидным постоянством.

— Теперь пьет с отвращением, — сообщила Алиса. — С громаднымотвращением.

— Значит, лет через двадцать точно бросит, — искренне одобрилая затею Ольги.

— Слушай, а может, поедем ко мне? Представляешь, какобрадуются все? Обрадуются все.

Я представила, как обрадуется Алисина сестра, ненавидящаяменя всеми фибрами своей странной души, и содрогнулась. К тому же видетьпьющего с отвращением Кирю (с аметистом на шее) почему-то не хотелось.

По вышеназванным причинам я отказалась, решив, что моиродственники, в сравнении с Алисиными, просто клад. На проспекте Энгельса явышла из такси и, пообещав Алисе держать ее в курсе, повернула на тихую улочкуГданьскую, где в просторной четырехкомнатной квартире проживала семья моегоединственного дядюшки Вячеслава.

«Не очень приятное место, учитывая мое положение, — подумалая, через высокие металлические ворота входя в заросший деревьями глухой исумрачный двор. — Если кому-нибудь вздумается испытать на прочность мою беднуюголову, боюсь, это получится без всяких затей: легко и просто».

Пройдя в глубь двора, я торопливо набрала код, открыла дверьи по старой широкой лестнице поднялась на второй этаж. Этот трехэтажный домкогда-то был средоточием коммуналок. Теперь же народ рассортировался поотдельным квартирам, и в этом подъезде осталось всего три семьи. На первомэтаже живут честные люди, на третьем — банкир, а между честными людьми ибанкиром — мой дядюшка профессор Волошинов.

Безгранично радуясь тому, что на третьем этаже поселилсябанкир, чья драгоценная личность находится под неусыпным оком секьюрити, янаконец-то почувствовала себя в полной безопасности, ибо знала, что любойпосторонний мгновенно вызовет у многочисленной охраны банкира самый живейшийинтерес.

Правда, мой дядюшка в связи с проживанием над ним банкираиспытывает большие опасения и, уверяю вас, не беспочвенные, поскольку совсемнедавно интеллигентная семья Волошиновых едва пережила стресс.

Три месяца назад ночью неизвестными со стороны улицыГданьской по окнам банкира были произведены то ли автоматные, то лигранатометные выстрелы. Мой дядюшка — профессор от страха самымнеинтеллигентным образом наделал полные штаны, и тут я его прекрасно понимаю.Если в его окнах не осталось ни одного стекла, можно предположить, что делалосьв квартире банкира. К тому же всегда есть опасность, что в следующий разтеррористы просто перепутают этажи.

«Каждый должен жить по средствам», — говорит по такомуповоду моя Нелли. Здесь я целиком и полностью с ней согласнa.

Коль настало время, когда в просторных четырехкомнатныхквартирах живут банкиры, не лучше ли семье простого профессора, заведующегокафедрой какой-то ничтожной начертательной геометрии, вести себя скромней иразменяться на что-нибудь более соответствующее его положению и доходам.

Тем более что он буквально нищенствует, стараясьсоответствовать своим апартаментам на Гданьской, квартире на площади Мужества,даче в Лисьем носу, старому автомобилю «Жигули» и трем телефонам. Хотя и здесьего можно понять. Теперь всякий старается хоть как-нибудь процветать.

С такими мыслями я нажала на кнопку звонка и замерла вожидании в полной уверенности, что в шесть-то часов утра кто-нибудь изсемейства Волошиновых обязательно окажется дома. Ожидания не обманули. Дверьоткрыла Нина Аркадьевна. Ей, видимо, хотелось изобразить радость, но по лицубыло видно, что она неприятно удивлена.

— Ты? — вместо приветствия спросила она.

— Решила остановиться у вас, — поправ хорошие манеры, вместо«здрасте» честно призналась я.

Чувства, которые мы испытывали друг к другу в последнеевремя, все больше напоминали ненависть, хотя внешне отношения пока не выходилиза рамки родственных. Поэтому жена дяди вынуждена была проявить радушие.

— Есть хочешь? — спросила она.

— Лучше искупаюсь, — ответила я, прямиком направляясь вванную с целью срочно сделать педикюр.

Если меня подстерегает столько опасностей, не yмирать же сгрязными ногами.

Когда час спустя я, распаренная и довольная, с младенческинежными пятками и тщательно выбритыми ногами вышла в прихожую, собираясьближайшие сорок минут провести перед высоким старинным зеркалом, выяснилось,что меня ожидает неприятный сюрприз. Нина Аркадьевна в ходе длительной и весьмаэмоциональной беседы с моей обожаемой Алисой оказалась в курсе всех моихпроблем, что абсолютно не входило в мои планы.

— Ну, что скажешь? — жестом приглашая меня на кухню,осуждающе спросила она.

— А что тут скажешь? — следуя ее приглашению, без всякогоэнтузиазма ответила я. — Кто-то покушается…

— Так случается всегда, когда совершаются не праведные дела,— изрекла Нина Аркадьевна, явно намекая на последнее волеизъявление моейпокойной бабушки, представляющееся ей несправедливым лишь на основании того,что оно оказалось в мою пользу.

Благодаря постоянному влиянию Нины Аркадьевны семьяВолошиновых и раньше не слишком жаловала меня, а после смерти бабушки, когдаблагодаря ее завещанию наследницей виллы в Сестрорецке и квартиры наВасильевском стала я, хроническая неприязнь родственников перешла в оструюформу.

— Если честно, я не слишком верю во все твои фантазии, —насыпая в чайничек заварку, сказала Нина Аркадьевна. — Это все твойэгоцентризм. Жила бы как все, не меняла бы мужей, как перчатки, до сих пор былабы счастлива, как я.

Я ужаснулась, но и вида не подала, а, подмяв под себя ноги,устроилась на грязном (как и все в квартире тетушки) стуле перед широким блюдоми принялась таскать одно за другим песочное печенье.

— Пока была жива Анна Адамовна…