самым тяжелым испытанием для меня стал тот день, когда ты решила подвергнуть меня маленькой пытке.

Сердце Евы учащенно забилось. Она не знала, что так на него действовала.

— Пытке? Ты не преувеличиваешь?

— Для меня было настоящей пыткой находиться рядом с тобой, желать тебя и знать, что ты для меня запретный плод. Но твой юный возраст и высокий социальный статус не мешали тебе при любой возможности попадаться мне на глаза, искать моего внимания.

Еве хотелось защитить себя. Сказать ему, что не знала, что делала. Вместо этого она произнесла обвинительным тоном:

— Я могла бы сказать то же самое о тебе.

Видаль нахмурился:

— О чем ты говоришь?

— О твоих ночных купаниях. Ты знал, что окна моей комнаты выходили на бассейн. Знал, что я все слышала.

Вопреки своему желанию, она вспомнила, как он плавал в бассейне при полной луне. Как играли мышцы его спины и плеч при движении. Как струи воды стекали по его загорелой мускулистой спине. Как он внезапно поднял глаза на окно ее комнаты и обнаружил, что она за ним наблюдала.

— Позволь тебе напомнить, что ночь была единственным временем, когда я мог плавать. Твоя мать запрещала работникам и их семьям пользоваться бассейном, хотя сама никогда им не пользовалась. В отличие от тебя.

Она вскинула подбородок:

— Видаль, мы можем продолжать ходить кругами, но это никуда нас не приведет.

— Ты знаешь, как это на меня действует.

— О чем ты?

— О том, как ты вскидываешь подбородок. Думаю, что у тебя это получается самопроизвольно.

— И как это на тебя действует?

— Это сводит меня с ума.

— В смысле?

— Ты правда этого не чувствуешь или только делаешь вид?

Ее пульс снова участился.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

Видаль издал отрывистый смешок:

— Потому что я по-прежнему последний мужчина на Земле, которому ты призналась бы в своем влечении к нему?

Он снова намекал ей на то, что произошло между ними в день ее восемнадцатилетия.

— Зачем вспоминать этот глупый инцидент?

— Он не был глупым. Все было серьезно. Я помню до сих пор, как ты дрожала, прижавшись ко мне.

— Перестань.

Ему мало было того, что он передумал покупать у нее дворец, теперь еще он ее унижает.

— Ты знаешь, почему я это помню?

— Мне все равно.

— Потому что я не смог выбросить из головы ни тот момент, ни другие моменты, когда ты пыталась привлечь мое внимание. Горькая правда состоит в том, что я все еще тебя хочу, Ева Флорес.

Глава 4

Признание Видаля не укладывалось у Евы в голове.

— Это неправда, — пробормотала она.

— Правда. И ты тоже меня хочешь.

Неужели это так очевидно? Щеки Евы вспыхнули от смущения.

— Ты последний мужчина на свете, которого я захотела бы.

Он приблизился к ней на шаг, и она почувствовала смесь паники и чего-то более опасного.

— Ты хотела меня с того момента, как впервые увидела. Несмотря на мой статус.

Разве она могла ему лгать, когда он так пристально на нее смотрел?

— Возможно, когда-то я тебя хотела. Ты был моим юношеским увлечением.

— Довольно серьезным увлечением, раз ты меня поцеловала. Когда я не ответил на твой поцелуй, ты наговорила мне такого…

— Ты не хотел меня тогда, — перебила его Ева, не желая, чтобы он произносил вслух ужасные слова, которые она бросила ему от обиды.

Глаза Видаля потемнели.

— Я хотел тебя, но ты не была готова.

— А сейчас я готова?

— Ты взрослая женщина, не так ли?

Он предполагал, что она так же невинна, как и тогда?

— Конечно, — ответила Ева с уверенностью, которой не чувствовала. — Но какое отношение имеет это к происходящему?

— Я решил, что мое предложение все еще в силе. Я готов купить дворец, заплатить твои долги и даже подарить тебе долю в новом бизнесе.

— В обмен на?…

— В обмен на то, что ты притворишься любящей невестой, когда я объявлю о нашей помолвке.

— Фиктивной помолвке.

— Разумеется, я не имею ни малейшего намерения на тебе жениться.

— Но ты собираешься жениться в будущем?

— Конечно. Когда-нибудь я встречу женщину, заслуживающую любви и уважения, и женюсь на ней.

Он намекает на то, что она не заслуживает любви и уважения?

— Если ты считаешь меня противоположностью такой женщины, почему ты имеешь дело со мной?

— Потому что я тебя хочу. И потому, что я знаю, что не смогу выбросить тебя из головы, пока не сделаю тебя своей.

Его грубость и прямота одновременно напугали ее и привели в восторг.

— Ты хочешь сказать, что мне придется с тобой спать?

Ева была рада, что ее слова прозвучали возмущенно, когда внутри у нее горел огонь желания.

— Нет. Я не говорил, что тебе придется со мной спать. Я лишь сказал, что хочу тебя. Я не имею привычки принуждать женщин к интимной связи со мной.

— То есть, если я не буду с тобой спать, наша договоренность останется в силе?

— Ты будешь со мной спать, но ты будешь это делать по собственной воле.

Ее сердце учащенно забилось.

— Ты слишком уверен в себе.

Видаль ничего не ответил, лишь пожал плечами. Ему не было необходимости ничего говорить. Желание витало в воздухе между ними.

«Этого не случится. Ты не отдашься ему», — пообещала себе Ева. Она знала, что Видаль не станет ее принуждать, потому что он слишком гордый.

Видаль посмотрел на нее:

— Ну что, Ева? Ты остаешься здесь или уходишь? Предупреждаю: если ты сейчас уйдешь, мы больше никогда не увидимся.

Ева чувствовала себя так, словно собиралась совершить прыжок в бездну, но у нее не было выбора.

— Я… Хорошо, я останусь.

За этим последовала напряженная пауза, и Ева на мгновение с ужасом подумала, что Видаль собирается сказать ей, что он пошутил и никакой сделки не будет. Но ее опасения оказались напрасными.

— Я принесу ручку и бумагу. Ты напишешь название своего отеля, и я распоряжусь, чтобы мой шофер съездил за твоими вещами. Я покажу тебе твою комнату, и ты сможешь отдохнуть. Утром мы обсудим наши дальнейшие планы.

Ева не знала, что на это ответить, поэтому просто взяла бумагу и ручку и написала название и адрес хостела. Затем Видаль быстро показал ей квартиру с двумя гостиными, несколькими спальнями, столовой и кухней, оборудованной самой современной техникой.

Ее «комната» представляла собой апартаменты, состоящие из гостиной, спальни, гардеробной и ванной. Ева была ошеломлена. От быстроты, с которой менялись события, у нее кружилась голова.

— Теперь ты знаешь, где