следующий год готовить. Приказ поступил.

– Зачем?

– Прикрыть лавочку вольнодумства в учебных заведениях хотят, угроза самодержавию, так сказать.

– Что за угроза может быть в образовании? – недоумевал Иван.

– А вот, видишь ли, может быть люди. Они, когда получают знания, учатся вопросы задавать. Могут и какой неприятный поставить.

– Какой же вопрос неприятный? – спросил Иван подвыпившего Канарейкина.

– Почему вся страна принадлежит самодержавию, например? Это что же – такой государственный капитализм? Когда всё принадлежит одному человеку и его прислужникам, которые творят беззакония?

– Я тебя не понимаю. О чём ты? Так заведено издавна.

– Так не заведено, Ваня, – горячо возразил Канарейкин. – Люди должны быть свободными.

– Но крепостное право отменили. Все свободны.

– Как же, свободны! А земля у кого? У тех, кто возделывает её? Нет, ничего не изменилось. Крестьяне работают, а деньги получает помещик.

– Они могут уйти, если не хотят.

– Ага, но нужно выкупить себя, семью. Да и куда им идти? Нет ни дома, ни работы!

– Постой, сейчас появились сезонные рабочие, которые уходят на заработки. Вон у Торотынских на лесопилке и на заводе работают бывшие крестьяне.

– Правильно ты сказал: работают. А сам Торотынский работает? Одни работают, а деньги у других. Земля должна принадлежать крестьянам. А страной не должен управлять один человек.

– Как ты себе это представляешь?

– Помнишь, во Франции была революция?

– Это когда всем головы рубили? – возмутился Иван.

– Придётся пройти через кровь, царизм сам не отдаст власть!

– Что же, опять убить царя нужно?

– А если бы и так! – воскликнул Николай. Лицо его стало красным, глаза за стеклами очков возбужденно блестели.

– Чем это помогло? Александр дал свободу крестьянам, гимназии строились, чтобы люди как раз образование получали. И ты забываешь, что я теперь в полиции, и не должен слушать такие речи, – вдруг произнес Трегубов.

– И что, ты меня сдашь, посадишь в тюрьму, как вы посадили Мишу?

– Подожди, не приплетай Торотынского, он здесь ни при чем.

– Хорошо! Но ты согласен, что Россия требует обновления, что власть должна принадлежать всем людям, что на местах должно быть самоуправление, а полиция должна служить людям, а не местечковым сатрапам?

– Я и так служу людям, с утра до вечера. Что за самоуправление? Ты что, предлагаешь вместо губернатора, сатрапа, как ты его называешь. Посадить управлять губернией необразованных мужиков? Да только сегодня один из них, напившись, всю семью топором на куски. Что будет, если такие получат власть в стране? Сколько они отправят под топор?

– А этот твой губернатор тоже хорош!

– Ушаков? А он то тебе чем не угодил?

– Он – внебрачный сын Николая Первого. А помнишь, что тот устроил на Сенатской площади в двадцать пятом?

– Во-первых, мы точно не знаем всего, что там происходило, чтобы делать выводы. Во-вторых, сын за отца не может отвечать, тем более, незаконнорождённый, и, тем более, Сергей Петрович – хороший человек.

– Тем не менее, он служит самодержавию, а оно уже изжило себя. И лучше бы ему…

– Что лучше? – перебил Трегубов.

– Ничего, – вдруг оборвал дискуссию Николай. – Не ожидал я такого от друга детства.

– Чего не ожидал?

– А того, что он пойдёт служить в полицию и будет супротив меня. Как не стыдно?

– А с чего мне стыдиться? Я служу людям и Отечеству. И я сам себе теперь зарабатываю. И я не супротив тебя. С чего это мне быть?

– Ты намекаешь, что я бездельник и живу на папенькины деньги? – разошёлся выпивший Канарейкин.

– Я ни на что не намекаю, – Иван опустил глаза, поняв, что сказал лишнее.

– Да пока ты тут служишь всяким угнетателям, – распалялся ещё больше Николай, – я, я за тебя, я за вас всех!

Он вскочил на ноги. Вдруг открылась дверь в соседнюю комнату, и высунулась голова с косичками.

– Нельзя ли потише, я уже спать легла, – сказала Софья и снова закрыла дверь.

– Ладно, – сказал Канарейкин уже спокойным тоном, сев на место. – Ты был прав, что-то я разогнался с этой горилкой.

– Коля, скажи мне, ты же не связался с этими? – обеспокоенно спросил Иван.

– С кем? – не понял Канарейкин.

– Ну, с этими, кто Александра убил, банк Малороссии грабил?

– «Народная воля» что ли? Слушай, мне пора.

Николай вскочил на ноги.

– Не прощаюсь, ещё заскочу к тебе до отъезда, если всё успею.

Иван проводил Николая и в тягостных мыслях лёг спать. Ночью ему снилось, как мимо него на коне ехал Александр Второй, и вдруг рядом с ними из толпы приветствующих вышел бомбист. Черная, закутанная в плащ, фигура с размытым лицом. Бомбист медленно замахнулся, а Иван хотел его схватить, но руки были настолько тяжелыми, что их было не поднять. И вот бомбист медленно, медленно замахивается и бросает бомбу. Взрыв!

Иван проснулся в холодном поту. За окном светало. Нужно уже вставать. С утра встреча с Ильей Петровичем.

7.

Иван постучал в дверь Столбова.

– Войдите!

Трегубов открыл дверь и хотел поздороваться. Но вдруг опешил, услышав:

– Доброе утро, Павел Сергеевич.

– Павел Сергеевич? – удивился он.

– Он самый, – услышал Иван скрипучий голос из-за спины. – Посторонитесь – ка, молодой человек.

Иван хотел уйти, но Столбов его остановил.

– Трегубов, Вы мне нужны. Останьтесь. Павел Сергеевич, думаю, ненадолго.

Поскольку некий Павел Сергеевич уже занял единственный свободный стул напротив Столбова, Трегубов скромно отошёл к стенному шкафу с документами.

Вошедший был одет в поношенный серый сюртук, имел неопрятную прическу с седыми бакенбардами. Тело было грузным, и даже в сидячем положении был заметен свисающий живот. Точно также с лица свисали щеки. Павел Сергеевич положил на стол папку, и Иван обратил внимание на его грязные ногти.

– Чем обязан? – спросил Столбов, отложив в сторону бумаги, которые читал до прихода посетителей.

– Я по поводу дела Торотынского, – ответил Павел Сергеевич, сразу насторожив Трегубова.

– А что с ним?

– Слышал, Вы проявляете к нему активное любопытство? – Павел Сергеевич пристально смотрел на пристава.

– Почему Вы так решили? Просто все были заняты, и оно попало ко мне, – пожал плечам Столбов.

– То есть, Вы в нем не заинтересованы, и я могу его брать в разработку? Вы знаете, что меня назначили на это дело?

– Нет, не знаю, я был занят. Как Вы должно быть в курсе, я теперь исполняю обязанности помощника исправника.

– Да, я в курсе. Поздравляю Вас с повышением!

– Спасибо. Поэтому я закрою оставшиеся вопросы по этому делу, как только смогу, и Вы можете его забирать.

– Хорошо. У Вас неделя, господин помощник исправника. Я тоже сейчас занят и не могу заняться им тотчас, – произнёс Павел Сергеевич,