Прошло невесть сколько времени; и вот внезапно, так, чтоАвгуста и Лиза, вздрогнув, схватились за руки, из темноты выступило блеклоепятно. Еще через несколько мгновений стал виден коптящий фонарь, чей тусклыйлуч показался измученным путешественницам ярче и милее солнца и луны, вместевзятых. В его дрожащем полусвете появились грязные каменные стены, низкая арка,ведущая в конюшню: в темном провале смутно различались силуэты лошадей,слышалось фырканье громко жующего осла.

– Спускайтесь скорее, синьоры! – взмолился Гаэтано. –Вот-вот начнется ливень, вы промокнете до нитки!

Дождь шел все сильнее, и деваться было больше некуда.Гаэтано подал руку, девушки вышли из коляски и бегом устремились к тяжелой,окованной железом двери, которая при их приближении распахнулась будто бы самасобою, и в проеме появилась кряжистая, длиннорукая фигура какого-то человека.Вспыхнули воспламененные лихорадкою глаза, и, трубно высморкавшись в шейныйплаток, он зычно провозгласил:

– Входите, синьоры!

Августа с Лизою замешкались было, но тут дождь обрушился совсей яростью; их будто подхватило вихрем и само собой внесло в двери остерии.

Девушки застыли у порога, цепляясь друг за дружку. Но, боже,какое тепло царило здесь! Как жарко пылал очаг, как чудесно благоухалапоросячья тушка на вертеле, как громко свистел огромный закопченный чайник, какприветливо подмигивали, оплывая, сальные свечи!

Хозяин, оказавшийся смуглым крепышом средних лет с мясистымугрюмым лицом, так усердно хлопотал у стола, что кисточка его красногофригийского колпака отплясывала на макушке.

Зала была почти пуста: человека четыре сидели, придвинувстол к камину. Хозяин бесцеремонно спровадил их в темный угол, а к теплупочтительно проводил молодых дам, ради такого случая застелив темный от грязистол полотняной скатертью, чистой, но явно знававшей лучшие времена, как,впрочем, и одежда хозяина, да и вся остерия – даром что носила столь пышноеназвание.

Физиономия у хозяина была, конечно, разбойничья; однако онтак радел об удобствах гостей, что Лиза невольно забыла о своейнастороженности.

На столе появились тарелки, блюда с мясом, хлебом иоливками; хозяин поставил перед девушками бокалы доброго вина, как онвыразился. Бокалы оказались двумя большущими глиняными кружками, от которых шелпар, благоухавший корицею, апельсинами, гвоздикою и хорошим вином.

Лиза недоверчиво уставилась на свою кружку. Августа же, видимо,пробовавшая такой напиток прежде, обрадовалась:

– Вино с пряностями! Да мы в одну минуту согреемся,Лизонька! – Поднесла кружку к губам и со смехом отвернулась: – Жжется!

С сожалением отодвинув кружку – остывать, Августа разломилахлеб, взяла кусочек жареной поросячьей ножки и принялась за еду. Лиза, котораядо изнеможения хотела пить, оглянулась в поисках хозяина, но тот куда-тоотлучился, поэтому она сама встала и, сняв со стойки пустую кружку, подошла кбольшой бочке, стоявшей в углу. Лиза видела, как хозяин наполнял оттудакотелок, и поняла, что там было не вино, а вода, которая только и могла утолитьее жажду.

Нацедив воды, Лиза припала к кружке, как вдруг до нее донессячей-то голос из-за занавески. Он был столь неприятен, скрипуч и груб, что,казалось, издавал зловоние. Скорее всего принадлежал он женщине, хотя болеевсего напоминал голос самого дьявола!

– Я же говорила, что они приедут сюда, – шипела женщина. – Аты еще не верил, дурак!

– Верил, верил, матушка! – простонал другой голос; и был онтак испуган, так дрожал, что Лиза едва признала хозяина остерии. – Верил,клянусь Мадонной!

– Смотри у меня! – проворчала «матушка». – Но какого жечерта поселил ты здесь этого человека?!

– Он хорошо заплатил, – пролепетал трактирщик, и Лизауслышала звук, очень напоминавший увесистую затрещину.

– Когда-нибудь твоя жадность доведет тебя до могилы! –рявкнула страшная «матушка». – Смотри, если не сладишь с этой девкою, мессирыбудут очень и очень недовольны. Сам понимаешь, что это значит! На этот раз дажея не смогу заступиться за тебя!

– Будем уповать на господа и Пресвятую Деву, – елейновымолвил трактирщик. – Надеюсь, свое вино они выпили…

Вино!

Лиза, как ошпаренная, отскочила от бочки, бросив на столнаполненный ужасом взгляд. Слава богу, кружка Августы была еще полна!

Лиза торопливо села, думая, как бы незаметно дать понятьАвгусте, что на них надвигается какая-то опасность. Но тут входная дверьраспахнулась, и в залу ввалился Гаэтано, доселе возившийся с лошадьми.

Он выглядел очень усталым и бросил алчный взгляд на стол,заставленный едою. Августа слегка помахала юноше.

– Ты можешь сесть за наш стол, Гаэтано, – снисходительносказала она. – Видит бог, ты вот-вот свалишься с ног, так что дозволяю тебеотужинать.

Лиза, несмотря на терзавшую ее тревогу, с трудом подавилаулыбку. Да ей бы и в голову никогда не пришло такое: она просто пригласила быкучера поесть – и все. Нет, все-таки между истинной княгинею и самозванкою –о-огромная разница!

Гаэтано, отвесив дамам благодарные поклоны, скромнопритулился на краешке стула и накинулся на еду. Он запихивал в рот огромныекуски мяса и хлеба; глотал, даже не жуя, с таким вожделением поглядывая приэтом на дымящееся вино, что Августа опять сжалилась над ним и придвинула своюкружку со словами:

– Пей, бедняга! Ты весь дрожишь!

Бросив на нее сияющий взгляд, Гаэтано потянулся было к вину.В тот же миг хозяин, выросший словно из-под земли, вцепился в его руку.

– Я приготовил это вино специально для высокочтимых синьор!– взревел он, наградив Гаэтано таким взглядом, что тот остолбенел. – Тебесойдет и кое-что попроще!

– Ничего, ничего, – махнула рукою Августа. – Нам вполнехватит одной кружки. А это пусть выпьет наш кучер. – И она вновь подтолкнулакружку к Гаэтано.

Рука его дернулась было вперед, но тут их с трактирщикомглаза встретились, и Гаэтано замер, будто наткнулся на змею. Августа ничего незаметила, но от Лизы не укрылась предостерегающая гримаса, которую скорчилтрактирщик.

Гаэтано медленно убрал руку со стола, и вдруг лицо егопокрыла меловая бледность.

– Я… сыт, – прохрипел он, вскакивая с такой поспешностью,будто скамья под ним вспыхнула. – Благодарю вас, синьоры. Я буду спать наконюшне. Прощайте! – И выметнулся за дверь.