Лиза была изумлена, увидав еще две-три кареты на опушкерощи. Августа, усмехнувшись, пояснила, что даже из самого Рима приезжаютлюбители старины поинтересоваться, что сохранилось до сего времени от бывшейимператорской виллы.

Две молодые дамы в темных строгих платьях, в сопровождениинапыщенного Гаэтано, скрывшего свой щегольской наряд под синим крестьянскимплащом на зеленом фланелевом подбое, не привлекли к себе ничьего внимания и безпомех смогли осмотреть подобие египетского Канопа – долину, бывшую некогдаканалом, и развалины небольшого храма, посвященного Антиною-Серапису[7].

Среди руин вздымались мощные оливковые деревья спричудливыми кривыми стволами. Их узловатые корни тянулись далеко вокруг,переплетаясь и взрывая землю. Заросли вечнозеленых дубов, лавров и кипарисов;плющ, взбирающийся на разрушенные своды; вода, выступающая из-под прошлогоднейлиствы; яркий мох – с этой разнообразной буйной растительностью чередовалисьпричудливые обломки опрокинутых колонн, треснувшие ступени, осколки мозаичныхполов.

Лиза даже не заметила, как отошла от своей спутницы. Августаснимала лоскут мха с причудливой мозаичной картины, а Лизу зачаровало зрелищепрекрасных драгоценных мраморов. Названий их она не знала, видела только одно –красоту – и с восторгом рассматривала красноватый джиалло антико, зеленоватый,как морская вода, хрупкий и слоистый циполлин, вишневый порфир, зеленыйсерпентин, лежавшие в руинах. Внезапные слезы стиснули ей горло при виде сухихлепестков розы, удержавшихся в складках туники юной охотницы, словно бы на мигзамершей среди колючих зарослей. Этот миг длился уже тысячелетия, но время неохладило ее неудержимого порыва, хоть и лишило обеих рук, изуродовало головку.Прекрасное тело на легких, длинных ногах по-прежнему стремилось вперед; имрамор, озаренный скупым лучом солнца, казался теплым и живым.

Эти лепестки, эти скользящие по мрамору тени листьев иветвей, эти ящерки, снующие среди обломков, были словно сердечное послание изпрошлого…

Лиза присела на мраморную скамью, стоявшую у подножиястарого кипариса, чьи твердые, душистые шишечки тихонько стучали по мрамору,наслаждаясь прекрасным покоем развалин, в каком-то блаженном оцепенении глядяна длиннобородых полудиких коз, которые щипали рядом траву, тревожно косясь наЛизу: возможно, она чудилась им лишь призраком человека… Она и сама отказываласьсчитать их живыми существами; и точно таким же наваждением показалась ейвнезапно появившаяся неподалеку женщина.

* * *

Она стояла в зарослях папоротника, занимавших сырой грот, иманила Лизу к себе.

Девушка сделала несколько неверных шагов и остановилась.Нежные пещерные травы, что свешивались с потолка грота, коснулись ее лба,словно предостерегая. Она удивленно глядела на приземистую фигуру, которуютолько с натяжкою можно было назвать женскою.

Это было существо низенькое, толстое, старое, желтое,кривобокое, наполовину плешивое и с преотвратительною седою косичкою назатылке. Право, могло показаться, что одна из пестрых жирных ящериц, сновавшихтут и там среди развалин, вдруг встала на хвост и теперь машет цепкими лапками,маня к себе изумленную девушку.

Взор ее был холодным, немигающим. Лиза ощутила неодолимоежелание узнать, что же такое может ей сообщить эта безобразная старуха,возникшая столь внезапно, и сделала еще несколько шагов. Краем глаза онавидела, что вокруг нее словно бы смыкается какая-то серая завеса, заслоняя весьмир, кроме стоящего напротив уродливого существа. Просто некуда было идти,кроме как к старухе, ибо серая завеса была непроницаемой, угрожающей, апристальный взор, впившийся в ее глаза, обещал защиту и покой.

Они стояли почти вплотную, старуха уже потянулась, чтобысхватить Лизу за руку, как вдруг та вздрогнула от внезапной боли, пронзившей ейголову. Это напоминало чей-то пронзительный, предостерегающий крик!

Лиза отшатнулась, часто моргая, словно внезапно выбежала изтьмы. Серый туман, скрывающий окрестности, вмиг рассеялся; все вокруг озарилосьбледным осенним солнцем; приземистая фигура старухи оказалась погруженной взловещую тьму.

Лиза сделала шаг назад, второй, третий. Старуха, простирая кней коротенькие ручки, спешила следом. Под ее неподвижным взглядом девушкувдруг охватили страшная слабость и тошнота. Казалось, ее вот-вот вывернетнаизнанку! Но она чуяла: остановиться нельзя ни на миг. Превозмогая себя,повернулась и кинулась прочь, шатаясь, чуть не падая, думая только об одном:как можно скорее найти Августу и уехать. Уехать отсюда!

Она наткнулась на молодую княгиню у той же самой статуидлинноногой охотницы, коей сама недавно восхищалась до слез. Не говоря нислова, схватила подругу за руку и потащила за собой. Та заартачилась было, но,взглянув на впрозелень бледное лицо Лизы, ощутив трепет ее ледяных, влажныхпальцев, сама перепугалась бог весть чего и повлекла Лизу в carrozza.

Гаэтано отстал от них еще полчаса назад. Августа думала, чтоон воротился к карете, утомясь прогулкою, однако здесь его не оказалось.Подсадив Лизу в carrozza, Августа думала идти искать кучера, как вдруг Лизаиздала сдавленный стон, и княгиня увидела, чем так напугана ее подруга.

Мрачная, приземистая старушонка спешила к ним со всех своихкоротеньких, неуклюжих ножек… Казалось, ком грязи, перевитый червями, катится,сминая на пути цветы и травы!..

Глухо вскрикнув, Августа одним рывком отвязала лошадь отдерева, взлетела на сиденье кучера, подхватила вожжи и, за неимением кнута,концами их так хлестнула застоявшуюся гнедую, что она, коротко и обиженно всхрапнув,сорвалась с места.

– О синьоры! Высокочтимые синьоры! – послышался истошныйкрик, и девушки увидели Гаэтано, который опрометью бежал к ним, путаясь в полахсвоего сине-зеленого плаща. – Подождите же меня!

Августа медленно, словно против воли, натянула вожжи.Лошадь, взрыв копытами землю, остановилась. Княгиня, подобрав юбки, проворноперебралась на сиденье рядом с Лизою.