Это было так мило, что я снова начала смеяться.

— Разве ты не знаешь, — нахмурилась я и почесала щенка за ушком, — что тебе небезопасно здесь находиться, малыш? Придут злые зомби и сожрут… и не посмотрят, что ты такой миленький. Идем ко мне, — я подхватила собачонка на руки и встала. — Ты будешь жить со мной, — я подмигнула ему, — и пусть только кто-нибудь попробует возразить.

Я закрыла дверь, задвинула засов на место.

— Вот и все, теперь нежить до нас не доберется.

Щенок радостно затявкал у меня на руках. И попытался залезть на плечо. Но я его остановила.

— Тише, — рассмеялась, глядя в умилительную мордашку. — Ты слишком тяжелый для меня. Погоди.

Я пустила его на пол. Снова погладила. Щенок тут же плюхнулся на спинку и подставил мне свой животик, извиваясь на полу и требуя, чтобы я его погладила.

— Ах, ты хулиган, — не стала я отказывать щенку в ласке, и с удовольствием принялась тискать малыша. — Давай мы назовем тебя Пузик, раз уж ты так любишь его показывать. Ты, наверное, голоден, да? Давай-ка я дам тебе немного мяса, у нас осталось после завтрака…

Я порезала вареное мясо на мелкие кусочки, положила в миску и поставила перед щенком. Он сунул нос с тарелку и обиженно заскулил.

— Не нравится? — Вздохнула я, — сырого пока нет. Придется немного потерпеть. Скоро Борис придет с охоты и принесет тебе вкусненького и свеженького мяса.

Пузик, жалобно плача, развернулся и потопал к двери. Я улыбнулась. Вот маленьких вымогатель. Мол, раз у вас ничего нет, то выпустите меня, я пойду погуляю… Хулиган!

Я хотела было взять щенка на руки, но он подошел к мешкам с мукой и начал царапать их, пытаясь разобрать мешковину.

— Там нет ничего вкусного, — фыркнула я и отодвинула щенка от муки. — Незачем портить мешковину. Она может нам еще пригодиться. Здесь, за Пределами в магазин не сходишь.

Но маленький негодник меня не слушал. Он стремился к мешкам, как будто бы там была не мука, а самый лучший собачий корм.

— Ну, не станешь ты это есть, — я рассмеялась, положила мешок на бок и развязала завязки.

Я хотела показать ему, что там нет ничего вкусного. Я хотела успокоить животное. И совсем не ожидала, что собака с довольным писком кинется в муку и с хрустом начнет пожирать мучных червей…

Я осторожно убрала руки от мешка и с ужасом уставилась на щенка. И что это за зверь такой, спрашивается?!

А щенок наелся червяков и, елозя потолстевшим пузом по полу, направился ко мне. Я невольно попятилась. Домашний войлочный тапок свалился с моей ноги, и Пузик добравшись до него довольно заурчал, смешно заваливаясь от тяжести набитого животика, взобрался в пахнущее мной теплое войлочное нутро, сладко зевнул, показывая ярко-розовый язычок, накрылся пушистым хвостом и мгновенно заснул. При этом он то ли храпел, то ли урчал, то ли мурлыкал…

Это было так мило, что мои губы сами собой расплылись в улыбке. Я осторожно погладила припорошенную мукой шерстку. И зашептала тихо, чтобы не разбудить:

— Спи, Пузик — гроза мучных червей.

И с чего я, вообще, решила, что собаки в этом мире питаются мясом? Это же другой мир, значит и собаки могут быть другие. Поэтому этот малыш так рвался в мой дом, почуял вкусную добычу. Я осторожно смела всю муку, которую малыш рассыпал по полу в пылу охоты, обратно в мешок, завязала завязки и оттащила мешки от порога. Не надо ничего выкидывать. Теперь у меня есть, кому предложить вкусненьких личинок мучного хруща.

Пока малыш спал, я шила, одним глазом поглядывая на экспроприированный тапок, лежавший посреди нашей крошечной комнаты, и улыбалась. Вот у нас и появилось первое домашнее животное…

Стук в дверь в наступившей тишине был таким громким, что я подпрыгнула на месте. Вернулся Борис. Тревожно взглянув на безмятежно спящего зверика, я кинула ко входу и откинула крючок.

— Тише, — зашипела я, когда Борис, топая, как стадо слонов, ввалился в дом. — Пузика разбудишь!

— Кого? — не понял он, но голос на всякий случай понизил.

— Его, — рассмеялась я, очень уж забавным выглядел обалдевший от моих слов Борис, посторонилась, ткнула пальцем в тапок и шутливо представила их друг другу, — Борис, это Пузик. Пузик, это Борис.

— Откуда ты его взяла? — спросил тихо Борис, почему-то побледнев.

— Он сам пришел, — улыбнулась. И рассказала, как все произошло. И добавила, — теперь он будет жить с нами.

— Ася, он не может жить с нами, — прошептал муж с каким-то напряжением в голосе. И прежде, чем я возмутилась, добавил, — он — нежить!

— Кто нежить? — не поняла я, — он?!

Этот маленький, трогательный малыш, который ест червяков — нежить? А как же злобные зомби? Как же полуразложившиеся трупы? Я чувствовала себя так, как будто бы меня обманули. Я несколько месяцев трясусь от ужаса, вздрагиваю от каждого шороха, потому что боюсь, что меня сожрут зомби, а нежить — это вот этот щенок?!

— Ася, отойди, эту тварь надо уничтожить, — Борис попытался отодвинуть меня подальше, но я больше не могла позволить себя обманывать.

— Ну, уж нет, — заявила я. — Нежить этот зверик или нет, но я не позволю тебе его обидеть. Он милый и забавный, и опасен только для мучных червей, — я кивнула на мешки, — может быть неразумно оставить его дома, тут я с тобой не буду спорить, но и убивать его незачем.

— Он же нежить, — снова попытался достучаться до меня Борис.

— Он очень маленькая нежить, — упиралась я. — и он не представляет никакой реальной опасности для нас с тобой. Ведь не представляет?

— Не совсем, — согласился Борис, не отрывая взгляда от Пузика. А потом повернулся ко мне и спросил, — почему ты его не боишься?

— А почему я его должна бояться? — снова не поняла я.

— Все живые бояться нежити. Этот страх не зависит от нашего желания. Даже мне не по себе, когда он вот так близко и на свободе. А ведь я привык работать с нежитью.

— То есть ты хочешь сказать, этот страх на уровне инстинктов? — Теперь и я смотрела на Пузика с интересом. Нет, никакого, даже малейшего, страха во мне не было. Только умиление, когда словно почуяв, что мы говорим о нем, малыш перевернулся на другой бочек и снова заурчал. — Безусловный рефлекс?

Борис кивнул, о чем-то задумавшись… а потом тряхнул головой:

— Хорошо… Пусть твой Пузик остается. Ты права, насекомоядный псиц почти не опасен для живого человека.