Василий Николаевич недовольно нахмурился, вздохнул,посверлил меня взглядом, но все же ответил:

— А как еще можно назвать женщину, которая делаетпластическую операцию, чтобы быть похожей на свою подругу?

— Только и всего? — спросила я. У меня вдругвозникло чувство, что редактору внезапно захотелось прервать разговор. Он дажепокосился на дверь, точно ожидая, что кто-то войдет и поможет ему в этом.

Он кашлянул и перегнулся ко мне:

— Ладно. И ты, и я прекрасно знаем, что в ее головебыло полно тараканов. Если честно, я держал ее здесь по доброте душевной,потому что не представлял, куда она пойдет. Ты в курсе, что она успелапоработать во всех изданиях? И нигде не задержалась больше нескольких месяцев.

— В чем причина?

— А то ты не знаешь! Прежде всего журналист онаникудышный, но это полбеды, таких пруд пруди. С ее характером она не уживаласьни в одном коллективе. Жалобы писала, скандалы устраивала и прочее в том жедухе. Но в последнее время заметно поутихла. Я, честно сказать, порадовался. Аза месяц до гибели она вдруг зашла ко мне и говорит: «Василий Николаевич, менямогут убить». Я, конечно, не очень поверил, но расспросил: за что да откуда унее такие мысли? Отвечала невразумительно, мол, пытается разобраться в одномделе, которое может стать бомбой. За свою газетную жизнь я это сотни разслышал, а так как о самом деле она ничего конкретного не сказала, не очень-товпечатлялся. А она дает мне запечатанный конверт и говорит: «Положите у себя всейфе, и если со мной…» — ну и прочее в том же духе.

— Конверт вы отдали следователю?

Василий Николаевич вновь поморщился.

— Следователю я о нем ничего не сказал. И тебе говорютолько потому… В конце концов, ты ее знала лучше других и, возможно, сумеешьпонять, что за чертовщина… Короче, конверт я вскрыл, как только она из кабинетавышла.

— Не утерпели?

— Испугался. Вдруг, думаю, в самом деле что-то такое…

— Ну и?

— Ну и лишний раз смог убедиться, что у нее не вседома.

— Так что было в конверте? — не выдержала я.

— Ничего. Чистый лист бумаги. Оттого и следователю протот разговор и про конверт не сказал. Что он мог подумать? Либо ядоказательства заныкал, либо она и вправду сумасшедшая.

— Занятно, — откинувшись на спинку стула,произнесла я. — А вы сами что думаете?

— Что я думаю? Я думаю, она заигралась. Всю свою жизньона жила придуманными ею историями. И это было очередной историей ожурналистке, ведущей опасное расследование.

— А кто-то в эту историю поверил? То есть она ненарокомзацепила что-то серьезное?

— Возможно, — вздохнул Василий Николаевич. —Хоть я в это особо и не верю. Я бы решил, что ее смерть случайность, и этаневероятная жестокость…

— То есть мы возвращаемся к версии, что она сталажертвой маньяка.

— Пусть в милиции голову ломают, — вновь вздохнув,отмахнулся Василий Николаевич. — Говорят, была еще какая-то папка сдокументами. Но об этом я ничего толком не знаю. Очень может быть, чтодокументы там такие же, как и в конверте, который она мне оставила.

— Кстати, а вы с ней про тот чистый лист неразговаривали?

— Нет. Неловко было признаться, что конверт вскрыл.

Разговор с редактором очень меня заинтересовал. Не история сконвертом — она как раз в духе Светки: выдавать свои фантазии задействительность, — а мысль, которую он высказал. Светка так заигралась..,что кто-то поверил? В этом что-то есть… Вспомнился старый анекдот о том, какодному человеку приказали следить за домохозяйкой, которую якобы подозревают вшпионаже. И человек, побродив за ней по городу, обнаружил в ее поведении массуподозрительного и почти убедился, что она шпионка. А ведь могло быть наоборот:считаешь кого-то обычным человеком, затеваешь дурацкую игру, а он оказываетсяшпионом. Что ж, версия не хуже другой. Остается выяснить, на кого былинаправлены Светкины фантазии.

Я сделала еще один телефонный звонок, на этот раз ЛилииКудрявцевой, чью статью читала в Интернете. Мне ответил звонкий голосок,который мог бы принадлежать девочке-подростку. Я представилась и объяснила, покакой причине хотела бы встретиться.

— Вы где остановились? — спросила она.

— В гостинице «Заря».

— Отлично. Там рядом есть кафешка, называется «Домино».Через полчаса устроит?

Через полчаса я сидела в «Домино», пила кофе и поглядывалана входную дверь. Кафе было крохотным, на четыре столика, кроме меня, здесьбыло еще двое посетителей — парень и девушка, целиком поглощенные друг другом.Лилия Кудрявцева опаздывала. Наконец звякнул дверной колокольчик, и в кафевошла девушка в джинсах и куртке с капюшоном. Маленького роста, пухленькая, срумянцем во всю щеку. Откинув капюшон, уверенно направилась ко мне. Копна рыжихволос разметалась по ее плечам.

— Привет, — сказала она, бросила сумку на соседнийстул и устроилась напротив. — Я — Лиля, а вы Лана?

— Точно. Хотите кофе?

— Ага, с бутербродом. Пытаюсь худеть, но при моемобразе жизни это бессмысленно.

Девушка мне сразу понравилась. На вид ей было лет двадцать,глаза смотрели весело. Она улыбалась широко и задорно, но вдруг нахмурилась.

— Вы что, специально приехали из-за этого дела? —спросила Лиля, понижая голос. — Я слышала, журналистикой вы больше незанимаетесь. — Я пожала плечами, а она продолжила:

— Не удивляйтесь, я много чего о вас знаю. Моя сестраучилась с вами на одном курсе. Вера Калашникова.

— А вы похожи, — кивнула я.

— Ага. Многие думают, что мы родные сестры, хотя мыдвоюродные.

Она сделала заказ, потом торопливо съела бутерброд, запиваяего кофе, и успела рассказать, как дела у сестры.

— Значит, вас интересует это убийство? А что, если намперейти на «ты»?

— Не возражаю.

— Отлично. Поначалу это убийство мне покоя не давало.Тут вообще дым стоял коромыслом. Раньше у нас журналистов не убивали, славабогу. И вдруг такое… Еще и после статей о вице-губернаторе. Ты, должно быть,знаешь?

— Читала.

— Вот-вот. Потом страсти поутихли, потому что.., дело всамой Старостиной. Многие считают ее чокнутой.

— Правда это или нет, но ее убили.