Там, за дальним столиком, он поклялся, что в последний раз видел Лавинию недели две назад, после того как она съехала с квартиры, которую он им снимал. Поняв, что его подопечная исчезла, Кармине удивился или умело сделал вид, что удивлен.

– Я свяжусь с вами сегодня вечером, – поклялся он снова и поцеловал два пальца, сложенные крестиком, в подтверждение.

Попробовав узнать новый адрес Лавинии и Диего, но не получив ответа, он не стал настаивать и забил нам стрелку в девять на Термини.

Ровно без пяти девять, пробравшись поодиночке через кордон попрошаек, калек и калик, все мы, не считая, правда, песика, снова встретились под вокзальными часами. Но напрасно, поднимая головы к циферблату, мы ждали Кармине. Через час стало понятно, что он нас надул. Вся слежка и поездка за город оказывались никчемными, и теперь уже никто не понимал, что делать. Оставалось только попрощаться. Вал обещал звонить мне из автомата. С трудом отведя от него взгляд, я почувствовала себя древней и самодостаточной, как митохондриальная Ева. Наконец мы обменялись мылами и крепким объятием с Диего, и длившаяся почти сутки наша идиллия растворилась в воздухе вместе с сигаретным дымом Мальборо.

По дороге домой, перебрав все возможности поиска, среди которых, словно рыбья кость в глотке, торчал поход в морг, я вспомнила про знакомых Флорина – Веселина и Ангела, которые называли друг друга Чирикло и Сонакай. Ведь в тот злосчастный день, когда мы все-таки нашли мой кошелек (конечно, без денег, зато почти со всеми фотографиями, визитками и памятками), Флорин уверял меня, будто в этом городе только они и могут отыскать то, что найти уже невозможно. На последние я послала эсэмэскуему и Чиччо. Насчет второго у меня была особая надежда: мои книги все еще оставались у Дарио, который угрожал их выбросить или продать. Он все жаловался, что едва сводил концы с концами, и, может, мои книжонки смогли бы помочь ему продержаться на плаву в ожидании оплаты за его литературные достижения.

Флорин пообещал прийти в воскресенье «почти на то же место, к скверу Догали», а Чиччо подкатил уже через полчаса, так как ошивался где-то неподалеку, и вместе мы поднялись к Дарио. Именно там, набивая книги в рюкзак, я наткнулась на маленький диктофон в боковом кармане. Он так и остался тут с той ночи, когда, побродив по улицам, я все-таки вернулась в этот дом и просидела на кухне в ожидании утра. Понажимав просто так на кнопки, я вдруг воскресила дерзкий и нежный голос Лавинии. День Всех Святых промелькнул передо мной во всех подробностях. Встревоженный Дарио заглянул в дверь: «Эй, сколько вас тут? Давайте-ка кончайте поскорей, я должен написать одну статью». Перед тем как забаррикадироваться в своей комнате, с досады он запретил своим филиппинцам помогать нам таскать ящики, но кто-то из них не послушался, и в несколько рук за полчаса мы забили машину Чиччо до верха, пока ее хозяин с трубкой во рту мастерски руководил утруской.

По дороге Чиччо корил меня, что не объявила сразу, у кого мы только что побывали. Как известно, он был собирателем историй и поклонялся многим из тех, о ком мог бы порассказать мой несостоявшийся хозяин. Мне же хотелось говорить только о Вале. Мне казалось, что я вся пропиталась его дикарским запахом, что на мне выпукло написано, что мы спали в одной кровати и что я даже говорю и смотрю теперь по-другому. Но Чиччо сегодня был неподатливым и уклонялся от личных тем, к тому же, хотя я и была уверена в его благородстве, меня поскребывало опасение, что он может ляпнуть что-нибудь нелицеприятное о своем друге. Здешние мужи славились духом соперничества, которое иногда переходило в беспринципное оплевывание за глаза.

Кое-как доползли мы до Чиччиной квартиры и уже вдвоем затащили книги на пятый этаж. Место для них оставалось только в маленькой передней и ванной. Жаль мне было оставлять их снова, но в этом интернате они были все же в неплохой компании. «Непонятно, когда я смогу за вами вернуться», – попрощалась я с ними коротко.

Теперь нужно было срочно заняться Чиччо, который совершил геройский поступок и ждал награды: совместного похода на какое-нибудь бездарное театральное представление или даже моего секретутского альтруизма для его киновечеров. Однако Чиччо, вместо исходящего от меня терпкого запаха Вала, уже учуял пыльный душок культуры и сам вдруг запросился вернуться к Дарио за новой порцией.

– Радиопередача о боса нова? – пошутил он, когда я в машине снова прилипла к диктофону.

– Может быть, кто-нибудь из твоих друзей владеет португальским? – Я не любила его шутки.

– Как «кто-нибудь»? А твой Диего?

О нет, это совершенно исключалось. Кто знает, о какой еще порнухе они там говорили.

– Тогда многие ночные работники древне-консульских улиц, – любезно протрубил Чиччо.

Кажется, это тоже не подходило, но на всякий случай я убедила его в конце вечера заглянуть на место службы Лавинии.

Во второй раз Дарио открыл нам дверь как-то надменно. Створоженно он просунулся в узкую щелку, но тут же шармер Чиччо заклокотал бурным вниманием и сумел выманить его на лестничную площадку. Дарио расправил плечи и складки лица. Через мгновение он был уже фатально пленен, и, пока мы с филиппинцами таскали кладь, новые приятели заключили неофициальный договор о специальном вечере.

– А за остальными когда? – Растерянный Дарио стоял у порога и так нежно поглядел на Чиччо, что меня взяла досада: не повезло же мне родиться не филлипинцем или хотя бы не сделаться вовремя волонтером местной культуры.

– За остальными – в другой раз? – попросила я.

– Выброшу или продам! – как-то жалобно воскликнул он. Филиппинцы, выстроившись за его спиной, улыбались и прощально махали нам, будто мы отправлялись не в соседний район, а на Аляску.

Снова до отказа набитая машина, волоча разбухшую гузку, пошлендрала на этот раз в сторону Замка Ангела к моей новой норе. Забив башню до потолка, мы заскочили в Пикколо. Кажется, в этот момент Чиччо тоже уже начало подташнивать от культуры, но он не мог в этом признаться и просто хватался за натруженную поясницу. Я заказала, конечно, свой сбальято[101], а Чиччо – виски Лагавулин. Там-то, в крошечном, тесном зальце с мраморными столиками, я и вступила на дорогу лжи. Чтобы затащить Чиччо к девочкам, в злачное и бессмысленное для него место, мне пришлось придумать, что один мой знакомый транс знает что-то про похищенную более двадцати лет назад Мануэлу Орланди. Этим случаем Чиччо дорожил не меньше, чем историей убийства Кеннеди. Несмотря на то что отец Орланди работал в курии Папского дома и она была гражданкой Ватикана, Чиччо совсем не удивился, что правду о Мануэле может рассказать какой-то маргинальный транс. С давним исчезновением пятнадцатилетней девушки были связаны разные весьма неожиданные персонажи. Помимо обвинения в адрес кардиналов-педофилов, устраивавших оргии на территории Святого престола, подозревалось, что машина, в которой она была похищена, была привезена на починку разбитого изнутри стекла одной римской проституткой.