Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зачем ему обувная коробка?
– В ней он хранит все важные документы и вещи. – До того как Папа унаследовал ореховый шкаф, он засовывал документы в ящик с бельем. А теперь хранит их в обувной коробке из-под своих модельных туфель. Но поскольку мы переехали, то черт его знает, где она теперь.
– Но кому надо доносить на вас в la Migra, сеньор?
– Врагам. Завистникам. Ну откуда мне знать, Эрнесто? Нет времени болтать, помоги мне!
– Папа, а ты сказал им, что служил в американской армии?
– Сказал, сказал.
И я представляю, как Папа разговаривает с чиновниками Иммиграционной службы. Папин английский всегда оставлял желать лучшего. Когда он нервничает, то говорит скомканно, хуже, чем в тех старых книгах, которые заказал, когда приехал в эту страну и работал на мистера Дика. Как вы говорить?
– Я сказал им о Инчхоне, Панг-Пионе, Форт Брэгге, Нью-Камберленде, штат Пенсильвания, Форт Орде, транспортнике «Победа Хэверфорда», Пегги Ли. Не мешай, принеси лучше денег. Я даже рассказал им историю.
– Историю?
– О том, как во время первого путешествия в Японию нам пришлось вернуться в госпиталь в Гонолулу, потому что эти güeros переломали себе руки и ноги. Вы же знаете, как они любят загорать. Они лежали на палубе, а затем знаете что? Ни с того ни с сего море набросилось на нас. Клянусь. Огромная волна перевернула судно словно гамак. И все солдаты скатились с палубы, и дело кончилось переломами, и потому нам пришлось вернуться. Ха-ха! И что, вы думаете, ответила мне на это la Migra? «Нам не нужны истории, нам нужны документы». Вы можете поверить этому? Нам не нужны истории, нам нужны документы! Они даже расспросили о твоих братьях, Лала. Слава тебе господи, мальчики родились на этой стороне.
Мы переворачиваем дом вверх дном, но не можем найти папину обувную коробку. Все это время Эрнесто пристает к Папе, пытаясь сказать ему о нас с ним, но Папа говорит: «Потом, потом». Папа в отчаянии. Мы находим старые счета, письма, школьные фотографии, кольца для штор, самодельные поздравительные открытки, купоны на скидки, эластичные бинты, справки о прививках Уилсона, но только не обувную коробку. Папа вечно хвастает своей аккуратностью. В его мастерской каждый инструмент, каждый рулон или кусок ткани, каждый ящик с гвоздями лежит на своем месте, а лоскутки выметают, не успевают они упасть на пол. Это доводит всех до безумия. Но дома у нас правит мамин хаос.
– Все, о чем, я прошу, так об одном-единственном ящике для себя, это что, много? Один-единственный ящик, и все суют в него свои руки. Зойла, сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не трогала мои вещи!!!
– Я не одна здесь живу! – кричит Мама. – Всегда я виновата, мне надоело это, я устала…
– Надоело, я устала, – передразнивает ее Папа по-английски. – Устала… отвратительно!
Все произошло так быстро после смерти Маленького Дедули, инсульта Бабули, после того, как упаковали вещи и переехали из одного города в другой, а потом еще в один – похороны Бабули, раздача ее вещей, ссоры, споры, нежелание разговаривать друг с другом, крики, и наконец жизнь устаканилась и готова была начаться сначала. А теперь вот это.
– Мои вещи, мои вещи, – стонет Папа. Он рвет на себе волосы и подпрыгивает, как ребенок в истерике. – Они вернутся после обеда! – И он раздергивает шторы во всех комнатах, распахивает шкафы, вытаскивает ящики и заглядывает под кровать.
– Ты сумасшедший, – говорит Мама. – Ведешь себя так, будто тебя собираются депортировать. Я позвоню в Иммиграционную службу и выясню, что к чему.
Мама берет телефон и начинает говорить на английском английском, на том английском, что она разговаривает с los güeros, в нос и плаксиво, растягивая слоги как свежевыстиранное белье на веревке.
– Ага. Даааааа. Ммм-хххмм. Именно так. – Но спустя короткое время вешает трубку, потому что ее заставляют ждать слишком уж долго.
– Сейчас? – спрашивает Эрнесто, имея ввиду, может ли он задать Папе свой вопрос прямо сейчас.
– Нет, Эрнесто, подожди.
Лоло и Мемо есть о чем беспокоиться – у них свой бизнес. В жару они работают только рано утром или когда стемнеет. А в самое жаркое время дня ходят в бассейн. Когда появляется Папа, дома только Лоло, и поскольку коробка никак не отыскивается, он начинает волноваться, что в бассейн не попадет.
– Значит, твои друзья тебе важнее отца? – говорит Папа. – У нас чрезвычайная ситуация. Лоло и Эрнесто, пожалуйста, найдите Мемо. И срочно приведите его домой!
Так что мы все оказываемся дома, когда коробка наконец находится.
– Да вот же она, – с отвращением говорит Мама.
– А где она была?
– В ropero. В ореховом шкафу.
– Но кто ее туда положил? Я же там смотрел.
– Твоя мать. Откуда мне знать? Она была там, и все.
Эрнесто тянет меня за локоть и дергает бровью.
– Не сейчас, Эрнесто, – шепчу я.
Коробка найдена, но дело тем не кончается. Нам всем приходится сесть в фургон и сопровождать Папу в его мастерскую на Ногалитос-стрит, даже Эрнесто.
– Пять минут, – говорит Папа. – Обещаю. – Но проходит, кажется, целая вечность перед тем, как сотрудники Иммиграционной службы подъезжают наконец к мастерской на своем знаменитом зеленом фургоне. Их двое, и один из них, как это ни прискорбно, мексиканец.
– Теперь вы видеть, я не врать, – говорит Папа, размахивая бумагами. В одной, датированной 23 ноября 1949 года сказано, что он увольняется из вооруженных сил с положительной характеристикой, а в другой следующее:
Рядовой Иносенсио Рейес, личный номер 33984365, успешно закончил Специальный подготовительный курс вместе со своим подразделением 21 июня 1945 года в Нью-Камберленде.
Но больше всего Папа гордится бумагой, подписанной президентом.
– А это, Лала, нужно прочитать всем, – говорит он.
– Правда нужно?
– Читай! – приказывает Папа.
РЕЙЕС КАСТИЛЬО, ИНОСЕНСИО
Вам, ответившему на призыв Вашей страны и вступившему в ряды вооруженных сил, чтобы привести врага к полному его поражению, я выношу сердечную благодарность от имени всего народа. Будучи одним из лучших его представителей, Вы взяли на себя сложнейшую задачу. Поскольку Вы продемонстрировали силу духа, изобретательность и рассудительность, необходимые для ее выполнения, мы ожидаем, что и в мирное время своим наставлением и примером Вы посодействуете процветанию страны.
Гарри Трумен,
Белый дом
Офицеры Иммиграционной службы просто пожимают плечами и бормочут «извините», но для «извините» уже поздно. Папа весь дрожит и вместо своего обычного «никаких проблем, друг мой» бежит к ним и, когда они садятся в фургон, выпаливает: «Вы… changos. Для вас я служить эта страна. Ради чего, а? Сын матери!»