– Дурачка решил повалять?

– Шутишь, братец Ван?

Разулыбавшись, он попытался хлопнуть Бородатого Вана по плечу, но тот двинул ему ногой, и Куйюань упал на колени. Обхватив голову руками, он кричал:

– Как вы смеете меня бить! По какому праву?

Черная тень врезала ему кулаком:

– И кто тебя бьет?

– У меня тоже есть братья, чтоб вы знали…

– И кто же тебя бьет?..

– Ладно, никто, никто не бьет…

– Точно? Другое дело. Теперь говори, куда спрятал дрель. Или хочешь поссориться?

– Не хочу я ссориться! Просто приглашение было такое паскудное, я думал братцу Яньу сказать…

– Что-о?

– Ой-ой, директору Ма сказать … – Куйюань не успел договорить, как чья-то рука схватила его за вихор, и голова сама собой поползла вверх, пока не доползла до перекошенного лица Бородатого Вана.

– Ты что, шутить с нами вздумал?

– Скажу, я скажу, я все скажу, все скажу…

Зад Куйюаня снова обожгло болью.

Он отвел Бородатого Вана с помощниками на бататовое поле, откопал яму, вытащил дрель и гнезда, стряхнул будто бы приставшую пыль и отпустил замечание насчет качества похищенного:

– Техника – дрянь, у меня глаз наметанный.

– С тебя причитается на соломенные сандалии, – пока одна черная тень держала дрель, другая снимала с Куйюаня часы. – Считай, сегодня мы тебя пожалели. В другой раз начнешь глупить, сразу ухо отрежем.

– Само собой, само собой…

Куйюань не понимал, откуда они узнали про дрель, но спрашивать побоялся. Дождался, когда тени уйдут и шаги смолкнут, встал на ноги и огорченно выругался:

– Щенки вы, щенки… Если я вас не убью, скотина я буду, а не человек…

Куйюань потер запястье, убедился, что часы в самом деле исчезли, порылся в яме – там тоже было пусто. Тогда он решил искать правды у старосты.

Старосте не хотелось выслушивать рассказы про «убыток», приглашение и похищенные часы, он искоса глянул на причитающего Куйюаня, махнул рукой и зашагал прочь. Староста был заядлым театралом, по вечерам всегда ходил на Тяньаньмэнь смотреть какое-нибудь представление. К сожалению, в тот день ничего интересного не показывали. На сцене была труппа самоучек из Шуанлун-гуна, исполнявшая наспех скроенную программу из сценок под барабан; музыка, манера игры, костюмы, грим, барабаны – все было из рук вон плохо, актеры пели невпопад и толкались сцене, точно деревенские на гумне. Забыв слова, подмигивали публике и говорили какую-нибудь непотребность, надеясь вызвать хотя бы смех. Некоторые зрители уже швыряли на сцену соломенные сандалии.

Не найдя вокруг драных соломенных сандалий, староста отправился домой спать. Вдруг позади раздался истошный вопль, в шею ему вцепились чьи-то руки, староста упал на землю и больно стукнулся лбом. Хотел посмотреть, кто на него напал и по какому праву, но – рассказывать долго, а случилось все куда быстрее – правое ухо вдруг обдало холодом, он схватился за него рукой и обнаружил на месте уха пустоту. «Ухо!» – в ужасе крикнул староста. Раздался треск рвущейся ткани, потом нападавший громко чем-то зачавкал, выплюнул пожеванный предмет на землю, вскочил и принялся топтать. Не успокоившись, он подобрал злополучный предмет и зашвырнул в толпу, собравшуюся у сцены. Все произошло за считанные секунды.

– Эй, Ван! Иди, ищи свое паршивое ухо!

Это был пьяный вопль Куйюаня.

– Паскуда Ван! Не хочешь слушать слова благородного мужа? Так пусть твое ухо грызут собаки!

Очевидно, Куйюань обознался и отрезал ухо не тому.

– Куйюань, сукин сын! Вязи тебя боров! У тебя что, фасолины вместо глаз?

– Куйюань, сукин сын! – подхватил кто-то рядом. – Ты обознался! Обознался!

Вокруг собралась толпа. Кто-то бросился к взбесившемуся Куйюаню, пытаясь его удержать. Завязалась борьба, в конце концов Куйюань сбросил того человека на землю, вырвался и побежал в горы.

Староста, трясясь от страха, зажимал рану на месте отрезанного уха и причитал: «Ухо… Ай-я-яй, мое ухо…» Потом встал на четвереньки и бросился по-собачьи обшаривать землю. Наконец кто-то сообразил: а не ухо ли бросил Куйюань в сторону закусочной? Люди отправились на поиски, одни светили фонариками, другие факелами из сосновых веток, передвигались осторожными шажками, стараясь ни на что не наступить. Скоро нашлась пустая пачка из-под сигарет, пара арбузных корок, несколько куч свиного навоза, но вот уха нигде не было. Наконец чей-то глазастый пащенок отыскал старостино ухо в груде драных соломенных сандалий – холодное, изжеванное, облепленное песком, черное от грязи, оно совсем не походило на человеческое. Говорили, большая удача, что его не сожрали собаки.

Наконец люди могли спокойно ходить по земле, не боясь наступить на какую-нибудь драгоценность. Земля под ногами снова стала надежной и безопасной.

Староста с замотанной головой вернулся из здравпункта на следующее утро. Говорили, ухо ему с горем пополам пришили на место, но сукин сын Куйюань так его изгрыз, что оно уже и на ухо не похоже. Лекарь сказал, пока непонятно, приживется ухо или нет: пришили – а там видно будет.

Вокруг дома старосты собралась целая толпа, деревенские тянули шеи, пытаясь заглянуть внутрь.

Спустя три месяца дело Куйюаня наконец дошло до районного суда. Поначалу он прятался в Юэяне, но директор Ма снарядил отряд дружинников, Куйюаня поймали и доставили обратно. Его обвинили в нападении с нанесением вреда здоровью и похищении имущества, вместе по двум статьям выходило восемь лет. Адвоката он брать не стал, процессом не интересовался, стоял за оградой, переглядываясь со знакомыми парнями, которые пришли послушать заседание, скалил зубы, хихикал, ерошил волосы. Парни даже попытались сунуть ему зажженную сигарету, но окрик пристава их остановил.

– Мне что, и покурить нельзя? – удивился Куйюань.

Когда судья дал обвиняемому последнее слово, Куйюань снова принял удивленный вид:

– Я виноват? Да вы смеетесь, какая за мной вина? Я просто обознался, просто малость перебрал. Вы же знаете, я так почти не пью, только «Реми Мартин», XO или «Грейтволл». Иногда «Конфуция» могу выпить, но только рюмочку, не больше[143]. У меня одна беда, друзей много – встречаешь человека, он тебя зовет выпить, что остается делать? Откажешь – обидится. Как говорится, голову сложи, а благородного мужа уважь. И то был День поминовения, когда мертвые навещают живых, если не выпьешь – обидишь предков…

– Ху Куйюань, вы находитесь в суде. Говорите четко и по существу.

Куйюань закивал:

– Ладно, ладно. Я самое главное что хотел сказать… Конечно, я тогда себя повел не очень культурно, но это ведь не преступление – какое это преступление? Просто оплошность, как если чашку разбить по неловкости. Скажете, я не прав? Уверен, сегодняшнее разбирательство расставит все по своим местам. Факты говорят сами за себя. И я уже довел этот вопрос до сведения руководства.