в выборе слов (скажем, «Бог» или «Аллах»), а в остальном книги оказались удивительно похожи: обе призывали людей блюсти нравственный закон, не убивать, не воровать, не распутничать, не лгать – иногда мне казалось, что я читаю разные редакции одного текста. Тогда почему в истории осталось так много страшных войн между крестом и полумесяцем? Что за сверхъестественная сила гнала вооруженные орды сначала с востока на запад, потом – с запада на восток, оставляя позади горы трупов, плач тысяч вдов и сирот? Неужели события, развернувшиеся на просторах той сумрачной степи, были всего лишь войной между разными словами? И искры летели от столкновения разных семантических значений? И синтаксические характеристики сражались друг с другом, увязая в грязи? И вражеская грамматика лежала поверженной, с отсеченными руками и головой? А горячая кровь речевого образца щедро лилась на степную колючку и застывала, поблескивая в лучах заходящего солнца?..

С самого своего появления язык провоцирует столкновения и войны, на его счету сотни и тысячи смертей. Я не склонен искать причину в магической силе самого языка – нет, ровно наоборот: стоит тем или иным словам вознестись на пьедестал неприкосновенной святости, как они тотчас утрачивают исходную связь с реальностью, и сколь бы ни были непримиримы стороны, поднявшие их на знамена, природа самих слов остается одинаковой: они – суть власть или обертка власти.

Если мы признаем, что язык может способствовать развитию культуры, одновременно придется признать, что под воздействием священного ореола язык может утратить равновесие и мутировать, превратившись во вредоносную силу.

Двадцатый век подходит к концу. Он ознаменовался колоссальными достижениями в науке и экономике, а оставляет по себе беспрецедентный экологический кризис, неумолимое обнищание, тотальный скептицизм и сексуальную революцию, оставляет по себе память о двух мировых войнах и сотнях локальных войн, унесших больше человеческих жизней, чем все войны на протяжении предыдущих девятнадцати столетий. Кроме того, двадцатый век породил целый шквал новых слов и каналов информации для их передачи, мы смотрим телевизор, читаем газеты, сидим в интернете, каждый день выходят десятки тысяч новых книг, каждую неделю появляются и пересобираются какие-нибудь философские термины и модные словечки, которые только ускоряют набухание и извержение языка, и в результате всю поверхность земного шара покрывает толстый осадок. Но кто может поручиться, что ни одно из новых слов не спровоцирует очередную войну?

Языковой фанатизм – болезнь цивилизации, наиболее распространенная опасность, угрожающая языку. И это наблюдение отнюдь не мешает мне дышать языком и всю жизнь скользить по волнам языкового моря. Память о той поездке в Шэньян служит мне предостережением – когда я вижу, как язык теряет гибкость и закостеневает, как из инструмента поиска истины сам превращается в истину, как на лицах его носителей появляется выражение превосходства, как они поднимают язык на знамена, выступая карательным походом против врагов, на ум мне приходит одна история.

История случилась в Мацяо на День поминовения усопших, пятнадцатого числа седьмого лунного месяца. Ма Вэньцзе, который приходился Яньу котловым дядей, получил реабилитацию, и отца Яньу тоже никто теперь не называл национальным предателем. В свое время покойников не смогли похоронить как полагается, и теперь потомкам следовало загладить вину. Яньу был самым богатым человеком в Мацяо, он позвал монахов (даосских и буддийских), пригласил музыкантов (традиционный ансамбль и группу с европейскими песнями) – словом, устроил настоящий праздник. К банкету было приготовлено восемь столов вина и угощений, всем друзьям отправлены приглашения на красной бумаге.

Куйюань, вернувшийся в деревню на праздник, тоже получил приглашение, открыл конверт и разом изменился в лице. Его имя в приглашении было написано с ошибкой: на месте иероглифа куй «выдающийся» стоял созвучный иероглиф куй «убыток, неудача».

Такой иероглиф в имени не сулил ничего хорошего, он был преисполнен неприязни, хотя, скорее всего, оказался в приглашении просто по нерадивости секретаря.

– Вязи твою бабку так и разэтак! – Куйюань в ярости разорвал приглашение.

Он не мог вынести иероглифа «убыток» в приглашении, совсем как судейские чиновники не могли вынести имени «Сунь Цзывэнь», как цзаофани из шэньянского Красного штаба не могли вынести слов «Революционный штаб», как средневековые крестоносцы не могли вынести слова «Аллах». И началась священная языковая война.

Куйюань остался дома, выбрал зимнюю тыкву покрупнее и, распевая песни, популярные в годы «культурной революции», принялся кромсать ее секачом, чтобы выплеснуть бушевавший в груди гнев. Выглядело его представление весьма пугающе.

Остервенело вгрызаясь в сырую бататину, Куйюань смотрел, как деревенские расходятся с банкета по домам, как вытирают ладонями жирные губы, и обида его только крепла. Он заявил домашним, что пойдет поквитаться с чертовым предателем. На деле Куйюань был тощим, как мартышка, и мало с кем мог поквитаться, сначала он пошел посидеть у Чжихуана, потом сорвал огурец на огороде Фуча, в конце концов отправился на Тяньаньмэнь, там долго смотрел, как парни играют в бильярд и мацзян, но поквитаться с Яньу так и не решился. Одна усадьба Тяньаньмэнь выглядела так внушительно, что Куйюань даже помочиться рядом боялся. Куда ему было тягаться с таким начальником?

К счастью, слоняясь по окрестностям, он заметил, что в одном из магазинов Яньу идет ремонт, а на полу валяется дрель – наверное, рабочие ушли пить чай и забыли собрать инструменты. Куйюань осмотрелся по сторонам, сунул дрель за пазуху, заодно прихватил два штепсельных гнезда, выскочил на улицу и побежал на бататовое поле своего третьего брата, чтобы закопать там добычу. Он знал, что потом дрель можно будет продать.

Домой он шагал вальяжно, утирая пот, обмахиваясь рукой от жары; увязавшейся следом собаке отвесил пинка, словно уже получил право отвешивать пинки, да такого, что та испуганно взвизгнула.

– Разул бы глаза да посмотрел, с кем связывается, – радостно заявил он матери.

– Что он тебе сказал?

– Что сказал? Готов нести ответственность за все последствия!

Правда, Куйюань не сказал, что там за последствия и что за ответственность придется нести Яньу. Поглядев, как он начищает свои кожаные туфли, мать решила не допытываться дальше. Две невестки с пащенятами стояли в дверях, явно сомневаясь в победе Куйюаня, так что он прибавил для верности:

– Есть у него деньги, и что с того? Только я вырос на пороге, он сразу все понял.

Поужинав, Куйюань не смог усидеть дома и пошел к знакомым смотреть телевизор. На перекрестке стояло трое, при свете луны Куйюань разглядел среди них Бородатого Вана, помощника Яньу. Куйюань прошел мимо, сделав вид, что его не признал.

– И куда же ты собрался? – Ван схватил его за ворот рубашки. – Мы тебя давно поджидаем. Ну как, сам все расскажешь или помочь?

– Ты