***

Приживая к себе этот самый заветный плод, который так долго искал Грегори, он готов был в любой момент разбиться, ощущая, как металлический каркас, что мог хоть как-то спасти его от падения, исчез, предоставив его свободному падению, которое, он знал наверняка, ему не удастся пережить.

Осмелившись направить свой взгляд сквозь плотные потоки воздуха и ветра, которые превратились в танцующие разноцветные потоки энергии, что рисовали узоры прямо перед его глазами, Грегори стал свидетелем того, как разноцветные звезды, которые проглядывали на утреннем небе, сплетались в гигантскую геометрическую сетку, сотканную невидимым шелкопрядом. Грандиозность этого творения настолько захватила фантазию Грегори, что он, позабыв о смертельной опасности, осознал, что уже видел всё это, и не раз в своей жизни, испытывая всплески творческой интуиции, и каждый раз возвращался снова и снова в это место, в этот центр реальности, от которого исходили фантомные струны жизни, той действительности, в которой, как ему казалось и «жил» сам Грегори, хотя, на самом деле, лишь наблюдал даже не свой, но чужой сон.

– И чей же это сон, дорогой?

Грегори отвлекся от звезд и понял, что это не он падал целую бесконечность, но это само небо, казалось, всё отдалялось выше и выше от той поверхности, по которой распростерлось тело писателя.

Переведя взгляд на свою подругу, которую он знал гораздо, гораздо дольше, нежели чем ему казалось, и которую он встретил задолго до посещения квартиры своего друга, которого он так и не дождался, Грегори внимательно следил за переливающимися всеми смыслами чертами лица своей спутницы, которая, казалось, смотрела не на него, а будто бы сквозь, совершенно не замечая писателя.

– Так что же я все-таки делаю и чего хочу? – подобно словам самой Богини прозвучали из уст спутницы Грегори слова, которые он задавал сам себе и, чуть подняв голову, обнаружил, что она, практически не обращая внимания на него, уже с интересом зацепилась взглядом за дверь, которая постоянно меняла свою форму и цвета. Грегори, будто бы загипнотизированный, поднялся к ней по ступенькам, и, чуть приблизившись, прошел будто бы сквозь тело своей спутницы, слившись с ней. Затем, протянув свою руку, путешественник наблюдал, как она растворяется в форме кисти богини, что уже, изящно протянув ее, легонько толкнула врата, дав наконец вырваться с той стороны клубку переливающийся узоров, что увлекли Богиню в дальнейший безумный танец собственной, ничем не ограниченной фантазии.

 Виктория шла сквозь сугробы. Снег проникал внутрь ее ботинок, там же прессуясь и начиная жечь своим холодом, на который хозяйка обуви совершенно не обращала внимания. Она уже всё решила – наверняка не просто так Майкл привез ее именно сюда. Хотя может он осознанно и не понимал этого, но всё должно было закончиться именно так, здесь и сейчас.

Виктория поднималась вверх по склону горы и ощущала, что, несмотря на скованное сердце, не отпускавшее ни на секунду ее внимания невидимыми щипцами скорби, глаза ее, в свою очередь, даже метафизически, нельзя было удержать ничем. А потому они в итоге предательски подвели, и девушка начала рыдать, с каждым шагом вспоминая всё новые и новые подробности, что еще секунду назад скрывала ее память. Она вспоминала всё: и про отца, и про Кевина, и про войну, в которую их бросили. Как, как может она вынести всё это? За что может зацепиться, чтобы вытащить себя? Как выжить в мире, полном боли, без помощи родных людей? Каким образом? На кого положиться, когда все эти люди, так или иначе, мертвы? Виктория шла и сотрясалась всем телом, ощущая, как поднимающаяся изнутри ненависть тут же гасится скорбью, которая также, в свою очередь, приминалась бесконечной пустотой, у которой не было формы, и которая утягивала ее в ничто, подобно гигантскому магниту, который скрывался где-то за заснеженной долиной, на которую открылся вид с вершины горы, куда уже успела подняться девушка. Верхняя часть ее тела уже выпрямилась вперед, подобно птице, что готовилась к своему последнему полету. Когда же гравитация стала неумолимо тянуть ее вниз, вместе со всем грузом ее воспоминаний, который должен был разбиться вместе с ней и прекратить ход часов того мира страданий, в котором она жила, Вика на мгновение, уже в полете, увидела вспышку света, что, подобно резкому удару тока, пронзила ее тело, буквально заставив ее выбросить обе руки вперед, тем самым схватившись за корень растущего на крутом утесе дерева. Виктория, еще не до конца соображая, что же произошло, чувствовала, как слезы на ее глазах превратились в снежинки, как, одновременно с этим, по всему телу разлилось тепло, заставившее каждый волосок на ее теле подняться при одном только взгляде на алый восход, который осветил белоснежный лес, играя пурпурными оттенками, что затанцевали в ее сердце. Теплота также прошлась и по руке выжившей. Виктория интуитивно подняла голову, увидев, как ее окровавленные ладони со всей силы держатся за саму жизнь в виде корня дерева, что оказался среди тающих сугробов. С корней стекала вода, эти капли попадали на руки девушки, смешиваясь вместе с ее кровью и на ее глазах становясь единым потоком. Наблюдая эту простую метаморфозу, Виктория вспомнила кое-что, существовавшее еще до самого ее рождения. Парадокс заключался в том, что она, вспомнив эту маленькую тайну, что была у всех на виду, одновременно с ней уяснила для себя все остальные феномены на свете, и, казалось, больше не было смысла находиться в этом мире. Однако, как раз из-за этого, мышцы ее тела непроизвольно напряглись, вытаскивая своего владельца на вершину, где, поднявшись в полный рост, Виктория, стряхнув рукой слезы, смотрела, как приходит весна, которая заставила таять снег, из-под которого уже проступали первые побеги спящего знания, которое дремало и внутри Виктории всё это время. Она не нуждалась в поддержки и любви, чтобы жить, потому что она сама и была Любовью.

Только эта любовь была совершенно нечеловеческой, а, зачастую, даже бесчеловечной, что играла на таких уровнях сознания, которые не имели абсолютно никакого отношения к приземленным чувствам маленькой девочки, которая лишилась своего родного брата уже во второй раз, только теперь окончательно и бесповоротно. И это персонально она стала причиной его гибели, а потому, не в силах пережить груза утраты и вины, Виктория, в последний раз окинув взглядом окружающий ее пейзаж, который она любила и ненавидела одновременно, отпустила руку и упала в бесконечную пропасть, что разверзлась под ее ногами, готовая поглотить ее навсегда, лишившись всяческих иллюзий о том, чтобы вытащить себя.

 Окружающая тьма рассеивалась, как и ушедшая далеко в будущие перспективы фантазия, обнажая Викторию, которая уже заранее бичевала себя за бесхарактерность, но, которая, тем не менее, вновь и вновь стоически возвращалась в настоящее, где выбор будущего уже был предопределен.

Настоящее же представлялось будто бы даже совершенно безоблачным, по крайней мере, оно таковым казалось со стороны – в виде гигантских голографических экранов, которые переливались всевозможными цветными рекламами спонсоров, через которые проступали изображения переполненных трибун, где все как один скандировали, горячо приветствуя Викторию. Хотя никто особенно и не знал, кто она такая, но энергетика праздника и общности уже подталкивала массы поглотить всю информацию, им предлагаемую.