Томми провел несколько раз расческой по сухим волосам.Бесполезно.

Они вышли из комнаты вместе, Томми остановился, чтобызапереть дверь. В холле, как и следовало ожидать, было холодно.

– Ладно, ты можешь это сделать, если хочешь, –сказал Марклин. – Но я не вернусь обратно. Они могут пользоваться всем,что я оставил в этой комнате.

– Это было бы совершенно глупо. Ты запакуй вещи, какесли бы уезжал по нормальным причинам. Почему, черт возьми, так нельзя?

– Я не могу оставаться здесь.

– А что будет, если ты проглядишь что-нибудь в своейкомнате – такое, что разоблачит все наше дело?

– Нет. Уверен, ничего подобного не случится.

Коридоры и лестница опустели. Возможно, они оказалисьпоследними из послушников, услышавших звон колокола.

Мягкий шепот голосов поднимался с первого этажа. Когда ониподошли к подножию лестницы, Марклин увидел, что там все обстояло хуже, чем онмог себе вообразить.

Только посмотреть на эти свечи повсюду. Каждый, абсолютнокаждый одет в черное! Весь электрический свет был выключен. Тошнотворный потоктеплого воздуха окружил их. Оба факела сияли ярким пламенем. Святые Небеса! Иони завесили крепом окна в доме.

– Ох, это чересчур роскошно! – шепнулТомми. – Почему никто не подсказал нам переодеться?

– От всего этого определенно тошнит, – сказалМарклин. – Учти, я даю им всего пять минут.

– Не будь проклятым идиотом, – сдавленно прошипелТомми. – Куда подевались остальные послушники? Я вижу везде толькостариков, повсюду одни лишь старики.

Их всего было около сотни, стоящих или маленькимиобособленными группами, или просто поодиночке возле стен, вдоль темных дубовыхпанелей. Седые волосы повсюду. Ладно, конечно, молодые члены тоже где-нибудьздесь.

– Пойдем, – сказал Томми, ущипнув Марклина заруку, и потянул его в холл.

На банкетном столе был накрыт великолепный ужин.

– Великий боже, какой проклятый пир, – сказалМарклин. Его затошнило при виде жареных барашков и говядины, чаш с дымящимсякартофелем и стопок, блестящих тарелок и серебряных вилок. – Да, они едят,они действительно едят! – прошептал он Томми.

Множество пожилых мужчин и женщин спокойно и медленнораскладывали еду по своим тарелкам Джоан Кросс сидела в инвалидном кресле.Джоан рыдала. И здесь же восседал внушительный Тимоти Холлингшед, носительбесчисленных титулов, явственно нарисованных на его породистом лице, надменный,как всегда, и без единого пенни в кармане.

Элвера передала сквозь толпу графин с красным вином. Бокалыстояли на серванте. «Наконец есть что-то, чем я бы мог воспользоваться, –подумал Марклин. – Я могу найти применение этому вину».

Внезапная мысль пришла ему в голову: скоро он будет свободенот всего этого, полетит самолетом в Америку, расслабится, скинет ботинки…Стюардесса будет предлагать ему ликер и изысканную еду. Дело всего нескольких часов.

Колокол продолжал звонить. Как долго будет продолжаться этапытка? Несколько человек вблизи него разговаривали на итальянском. Все сидевшиена короткой стороне стола были старыми ворчливыми британцами, друзьями Эрона, вбольшинстве своем уже отошедшими от дел. И кроме того, там была молодая женщина– по крайней мере, казавшаяся молодой. Черные волосы и густо накрашенные веки иресницы. Да. Но если присмотреться, можно заметить, что все они старейшие членыордена, а не просто дряхлые старики. Там стоял Брайан Холловей из Амстердама, арядом – анемичные лупоглазые братья-близнецы, работавшие в Риме.

Никто из них в действительности не смотрел ни на кого, темне менее они говорили друг с другом. И в самом деле, обстановка былаторжественная. Отовсюду раздавался тихий шепот, поминали Эрона: Эрон такой,Эрон сякой… всегда обожали Эрона, всегда восхищались Эроном… Казалось, ониполностью забыли о Маркусе – и хорошо сделали, подумал Марклин, особенно еслибы знали, сколь дешево он был куплен.

– Пригубите немного вина, джентльмены, – спокойнопроговорила Элвера.

Она указала жестом на ряды хрустальных бокалов. Старинныефужеры. Все убранство старинное. Вот хотя бы эти античные серебряные вилки сглубокими инкрустациями или старая посуда, извлеченная из каких-то хранилищ,чтобы ее наполнили сливочной помадкой и мороженым.

– Нет, благодарю вас, – кратко сказалТомми. – Не могу есть, когда приходится держать тарелку и бокал в руках.

Кто-то рассмеялся сквозь низкий гул шепота и бормотания.Другой голос вознесся над остальными. Джоан Кросс сидела в одиночестве в самомцентре собравшихся, лбом опираясь на руку.

– Но о ком мы скорбим? – спросил Марклиншепотом. – О Маркусе или об Эроне?

Он должен был сказать хоть что-то. Свечи излучалираздражающий свет, хотя темнота плыла вокруг него. Он моргнул. Ему всегданравился запах чистого воска, но этот был невыносимым. Полный абсурд.

Блейк и Талмадж разговаривали в углу на повышенных тонах.Холлингшед присоединился к ним. Насколько было известно Марклину, им всем былодалеко за пятьдесят. Куда же подевались остальные послушники? Ни одного невидно. Не было даже Анслинга и Перри, надутых маленьких монстров. Чтоподсказывает ему собственный инстинкт? Что-то очень дурное, совсем дурное.

Марклин шел за Элверой, пытаясь удержать ее за локоть.

– Мы имеем право присутствовать здесь?

– Да, конечно, вы должны быть здесь, – ответилаЭлвера.

– Но мы не одеты.

– Не имеет значения. Вот, выпейте, пожалуйста.

На этот раз она подала ему бокал. Он отставил тарелку надлинный край стола, возможно нарушив этикет: никто не совершил ничегоподобного. Боже! Какое изобилие! Здесь была огромная зажаренная кабанья головас яблоком в пасти, молочные поросята в окружении фруктов на дымящихсясеребряных блюдах. Смешанные ароматы мяса были превосходны, он не мог непризнать этого. Он почувствовал голод! Какой абсурд!

Элвера вышла, но Натан Харберсон сидел очень близко к нему,смотря на него вниз со своего высокого древнего кресла.

– Орден всегда так поступает? – спросилМарклин. – Устраивает такой банкет, когда кто-нибудь умирает?

– У нас есть свои ритуалы, – сказал НатанХарберсон почти печальным тоном. – Мы очень старый орден. Мы серьезноотносимся к своим обетам.