– Вы убивали и других, пользуясь нашим именем, –подхватил Энцо.

А стоявший позади него брат повторял, как безумное эхо, теже самые слова.

– Вы запятнали нас в глазах других, – добавилХоллингшед. – Вы творили немыслимые преступления, прикрываясь именем ордена.

– Я не признаю своей вины ни в чем, – заявилТомми.

– Мы не требуем от вас никаких признаний, –сказала Элвера.

– Мы вообще от вас ничего не требуем, – вторил ейЭнцо.

– Эрон умер, веря вашей лжи! – добавил Холлингшед.

– Будьте вы прокляты, я не в силах выносить этибредни! – взревел Томми.

Но Марклин не мог взять себя в руки настолько, чтобыпродемонстрировать им свое раздражение, ярость, хоть что-нибудь такое, что ондолжен был бы испытывать, сознавая, что они держат его узником, насильнозаставляя продвигаться к дверям.

– Минутку, подождите, пожалуйста, не надо.Подождите. – Он заикался. Он умолял. – Стюарт сам покончил с собой?Что случилось со Стюартом? Если бы Стюарт был здесь, он бы нас реабилитировал.Вы не можете действительно думать, что кто-то в возрасте Стюарта…

– Прибереги свою ложь для Бога, – спокойно сказалаЭлвера. – Всю ночь напролет мы рассматривали свидетельства. Мыразговаривали с вашей беловолосой богиней. Облегчи бремя своей души правдой,если пожелаешь, но не корми нас своей ложью.

Люди сдвинулись в тесные ряды, стоя против них, вынуждаяпродвигаться все ближе и ближе к этой камере, или комнате, или, возможно, ктемнице. Марклин не знал, куда именно.

– Остановитесь! – внезапно вскрикнул он. – Воимя Бога! Остановитесь! Есть некоторые вещи, которые вам неизвестны о Тессе,вещи, которые вы просто не можете понять!

– Не выслуживайся перед ними, ты, идиот! –огрызнулся Томми. – Ты думаешь, что мой отец не станет задавать вопросы? Яне проклятый сирота! У меня громадная семья. Как ты думаешь?..

Сильная рука обхватила Марклина за талию. Другая сомкнуласьу него на шее. Двери открывались внутрь. Краешком глаза он увиделсопротивляющегося Томми с согнутыми коленями и пинающую его ногу человека,стоящего позади.

Порыв ледяного ветра ворвался сквозь раскрытые двери.Чернота.

«Я не вытерплю, если меня замкнут в темноте. Я не смогу!»

И наконец он закричал. Он не мог сдерживаться дольше.Ужасающий крик вырвался из его груди прежде, чем его толкнули вперед, прежде,чем он почувствовал, что перелетел через порог, прежде, чем осознал, чтопогружается все глубже и глубже во тьму, в небытие, что Томми падает рядом сним, проклиная орден, угрожая всем его членам… Или это ему только казалось?Узнать это было совершенно невозможно. Его собственный крик раздавался слишкомгромко, отражаясь эхом от каменных стен.

Он ударился о землю. Темнота окружала его и была у неговнутри. Затем пробудилась боль, пронзившая все конечности. Он лежал средитвердых зазубренных предметов, очень острых. Господь Всемогущий! И когда он селпрямо, его руки оперлись о предметы, которые крошились и разламывались, издаваяотупляющий запах пепла.

Краем глаза он посмотрел на единственную стрелу света,упавшую на него, и, взглянув вверх, с ужасом понял, что свет исходит из двери,сквозь которую он упал, струится над головами, плечами и телами, заполнившимипроем и образовавшими единый черный силуэт.

– Нет, вы не смеете делать это! – вскрикнул он,продвигаясь вперед во тьме, и затем инстинктивно встал на ноги.

Он не мог разглядеть их затемненные лица, не мог различитьдаже формы их голов. Он упал на много футов в глубину, но на сколько именно, неимел представления.

– Прекратите сейчас же! Вы не имеете права держать насздесь, не можете загонять нас в эту яму! – ревел он, вздымая к ним руки,умоляя их. Но фигуры отступали от освещенной полосы, и он с ужасом услышалзнакомый звук. Это визжали пружины, когда двери закрывались.

– Томми, Томми, где ты? – в отчаянии кричал он.

Эхо напугало его. Оно было заперто внутри. От него былоникуда не уйти. Он пробрался вперед, нащупал пол, коснулся чего-то мягкого,сломанного, крошащегося и внезапно почувствовал что-то мокрое и теплое!

– Томми, – закричал он с облегчением. Он нащупалгубы Томми, его нос, его глаза. – Томми!

Затем, за какую-то долю секунды, длившуюся, возможно,дольше, чем вся его жизнь, он понял все. Томми был мертв. Он умер при падении.И их не заботило, что такое может случиться. И они никогда не придут заМарклином обратно. Никогда. Если бы существовал закон с его положениями исанкциями, была бы возможность, что их не посмеют сбросить с такой высоты. Атеперь Томми был мертв. Он остался один в этом месте, в темноте, рядом со своиммертвым другом, в незнакомом помещении, пол которого был усеян мертвыми костями.

– Нет, вы не можете так поступить со мной! – Егоголос вновь перерастал в крик. – Выпустите меня отсюда! Выпуститеменя! – Снова вернулось эхо, словно эти крики были лентами, вздымавшимисяи падающими на него обратно. – Выпустите меня! Выпустите меня отсюда! –Его крики переставали звучать как слова. Его крики становились тише и все болеенаполнялись болью. И их кошмарный звук приносил ему странное успокоение. И онзнал, что это будет последнее и единственное утешение, которое он получит.

Наконец он улегся спокойно. Рядом с Томми. Сомкнув пальцывокруг его руки. Возможно, Томми не умер. Томми может еще проснуться, и ониисследуют это место вдвоем. Возможно, именно это и предстояло им сделать. Здесьдолжен быть выход наверх, и эти другие предполагали, что он найдет его, онипредполагали, что он пройдет через долину смерти и найдет его. Конечно, они ненамеревались убить его, они, его братья и сестры по ордену.

Не Элвера, дорогая Элвера, и Харберсон, и Энцо, и его старыйучитель Клермонт. Нет! Они были не способны на такие поступки!

Наконец он повернулся и встал на колени. Но когда попыталсяподняться на ноги, левое колено подвернулось и все тело обожгла вспышка боли.

– Ладно! Я могу ползти, черт подери! – прошепталон. – Я могу ползти!

И действительно, пополз, отпихивая в стороны всепрепятствия, сквозь дебри раскрошенных камней или костей. Что бы то ни было, недумать об этом. Не думать также о крысах. Вообще не думать!

Его голова внезапно ударилась о стену. Во всяком случае, емупоказалось, что это стена.

Через шестьдесят секунд он уже полз вдоль стены, а потомвдоль другой, и еще вдоль другой, и, наконец, вдоль еще одной. Комната была неболее шахты – чрезвычайно мала.