Который бриллиантами набит.

Идет этап, орет конвой,

Тут и Руцкой, и Боровой,

Обнявшись, дружно плакают навзрыд...

– Странно, – призналась Ольга, раскрасневшаяся последозы грапа гранде. – Каждое слово по отдельности понимаю, а смысл темен...

– Не удивительно, – серьезно сказал Кацуба. –Чтобы смысл был кристально ясен, нужно родиться в удивительной стране подназванием Россия и прожить там всю сознательную жизнь...

Река стала гораздо шире, но Бокаси так и не включал мотора –от берега до берега протянулись заросли саргассов, каких Мазур еще не видел:ярко-зеленые крупные листья не лежали на воде подобно кувшинкам, а вздымалисьнад нею на высоту сантиметров десяти на толстых стеблях. Лодка прямо-такипрорубалась сквозь них, запахло травяным соком.

Через пару километров река очистилась. Справа зеленела стенанепролазного леса, слева тянулись довольно высокие холмы, здорово напоминавшиесибирские сопки. В лесу орала проснувшаяся живность, обезьяны и птицы старалисьперещеголять друг друга. Появилась кусачая мошкара, Кацуба старательнообрызгивал все вокруг остро пахнущим репеллентом, и эту процедуру приходилосьповторять частенько.

Адская настоечка действовала – зрение у Мазура обострилось,он подмечал в лесу оттенки и детали, которых прежде ни за что не увидел бы натаком расстоянии. То же самое происходило и со звуками, из ушей словно вынулипробки. Полезная вещь, ни в чем не уступает иным засекреченным пилюлям...

Он, держа на коленях автомат, зорко наблюдал за стеной леса– родственнички и в самом деле могли выйти на тропу войны. Бокаси, наконец,после долгих усилий завел дряхленький мотор, грохотавший не хуже двигателягоночной машины. Наверняка в радиусе пары-тройки километров по обоим берегамбыло слышно. Кацуба поневоле замолчал – ни один певец не выдержал быконкуренции с тарахтящим движком.

Коряг, гнуснопамятных по Уакалере, тут не было – видимо, этаречушка не имела связи с теми, что брали начало в горах, и потому плавучегомусора почти не встречалось. Если бы не кровососущий гнус, прорывавшийся сквозьлюбые заслоны репеллента, плавание выглядело бы чуть ли не пикником – а так пришлосьснова кутаться в накомарники.

Бокаси, сидевший возле мотора, перекрикивая его треск, очем-то принялся расспрашивать. Кацуба фыркнул, Ольга слегка порозовела.

– О чем это он? – спросил Мазур.

– Индейские глупости... – отмахну-лась она.

– Почему же глупости? – осклабился Кацуба. –Вполне дельные уточнения. Наш друг интересуется насущными подробностями того,как у городских белых принято мстить. Цивилизованный индеец, видишь ли, еслиему в походе сопутствует его женщина, после того, как добросовестно и педантичноперережет глотки всем врагам, со всем старанием принимается любить означеннуюженщину прямо на месте схватки. Пролитие крови, видишь ли, должно непременносопровождаться пролитием животворящего семени – круговорот жизни и смерти вприроде... ну, дальше сплошная философия. Словом, он как раз и интересуетсянасчет вас – что там у белых на сей счет принято...

Ольга не особенно сердито, но все же не без суровостипроизнесла несколько длинных фраз. Кацуба шепотом перевел Мазуру:

– Ехидно спрашивает, как смотрит индейская философия на тотфакт, что женщина в данном случае не уступает своему спутнику в умении ижелании разделаться с врагами, а следовательно, тоже является воином.

– А он? – спросил Мазур, когда Бокаси, закатив глаза,откликнулся длиннейшей тирадой.

– Сокрушается, что в мире становится все меньше порядка идревнего благолепия, – коли уж женщины не только ходят в мужских штанах,но и на равных участвуют в благородной мужской вендетте. Очень его возмущаетупадок нравов.

– Интересно, как это совмещается со вчерашним инцидентом?

– Да так и совмещается – без сучка без задоринки. Изменила –получи мачете по темечку, в этом как раз кроется порядок и древнее благолепие.

– Вообще-то смысл есть... – мечтательно сказалМазур. – В этом их древнем благолепии...

– Ну конечно! – возмутилась Ольга. – Я несторонница феминисток, однако...

Бокаси, решительно хлопнув ее по плечу, заставил замолчать.Проворно дернул какой-то шарик на кожаном ремешке, и мотор смолк. Двумя тычкамишеста индеец направил лодку к правому берегу, к чащобе.

Мазур с Кацубой схватились за автоматы.

Труп лежал ничком, наполовину в воде, над которой виднелсятолько затылок с завитками иссиня-черных волос. Руки вытянуты, загорелый, худойи почти голый – из одежды лишь ветхие джинсы, грубо обкромсанные выше колен.Судя по ороговевшим подошвам, человек всю свою сознательную жизнь проходил, необременяя себя обувью.

Бокаси, обронив пару фраз, переступил через борт – на нембыли домотканые штаны до колен, крайне удобные для того, чтобы бродить босикомпо мелководью. Навалившись на шест, Кацуба вытолкнул лодку подальше от берега иудерживал на месте.

Проводник с невозмутимым лицом перевернул труп на спину.Стоя в воде, присел над ним на корточки, потрогал. Державший лес под прицеломМазур без труда рассмотрел, что горло у покойника прямо-таки перехвачено дошейных позвонков – очень похоже, мастерским ударом мачете. Вся кровь уже успеластечь в реку, жуткая бледная рана походила на сюрреалистическую улыбку.

Повинуясь жесту проводника, Кацуба подогнал лодку, индеецловко запрыгнул в нее, почти на качнув, забрал шест у Кацубы и выгреб насередину. Лицо у него, хотя и невозмутимое, не было вовсе уждеревянно-куперовским, и Мазур легко определил: проводник не на шуткувстревожен...

Хуже нет быть свидетелем разговора, в котором не понимаешьни слова, особенно в такую минуту. Вот уж действительно, плывем, как кабальеров старину: именно так все и выглядело во времена Кортеса, надо полагать, когдатрупы с перерезанными глотками были привычной деталью пейзажа...

Трое тихонько переговаривались, Мазур ежился от нетерпения,поводя толстым из-за глушителя стволом автомата.

И наконец уловил хоть что-то понятное – явственнопрозвучавшее слово «барбарос».

– Лесной индеец? – спросил он.

Ольга кивнула:

– Типичный. Где-то поблизости, Бокаси уверяет, селение.

– Что, очередная жертва незаконной любви и ревности? –попытался пошутить Мазур.

Не вышло шутки – спутники смотрели на него скорее досадливо,как на несмышленыша, не понимающего очевидных вещей.

– У лесных несколько иные традиции, – сказалКацуба. – Может показаться смешным, но нравы нашего проводника – как разпродукт несколько более цивилизованной, оседлой жизни. Лесных мало, если начнутиз-за подобных вещей резаться, вымрут. Там свои обычаи, исключающиесмертоубийства внутри коллектива...