– Милорд!

Звонкий девичий голосок принадлежал Севилле. Последняя пассия была так хороша собой, так юна и очаровательна, что правитель имел склонность прощать ей недостаток ума и некоторые вольности. Естественно, для всего двора «маленькое увлечение» немедленно превратилось в объект ненависти и черной зависти аристократии, а семья Севиллы, в свою очередь, преисполнилась осторожными надеждами.

Как бы то ни было, а в этот миг лорд Эдвард кожей почувствовал недоброе. И, словно в подтверждение нехорошего предчувствия, Альварх демонстративно облизнул губы и в следующий миг исчез из поля зрения.

Движение это было так молниеносно, что даже опытный глаз боевого мага с трудом различил его. Противоестественно гибкий позвоночник выгнулся в текучем вертикальном прыжке, и вот уже Альварх, улыбаясь, смотрел на него сверху вниз, прильнув всем телом к смальтовой потолочной мозаике – и замерев, как ящерица.

От немигающего гипнотического взгляда во рту становилось сухо. Три зрачка давали странное ощущение, будто взгляд устремлен одновременно в разные временные измерения: прошлое, настоящее и будущее, непрерывно перетекающие друг в друга. Волосы Альварха свисали витыми золотыми нитями, неожиданно повинуясь силе тяжести, которой будто не существовало для остального тела, а зубы казались чуть острее, чем нужно.

Заметить дракона теперь было невозможно – потолки были высоки. Для этого потребовалось бы запрокинуть голову, что маловероятно само по себе, ведь люди не привыкли ожидать опасности сверху; а в присутствии лорда и вовсе недопустимо: смотреть разрешалось только в пол.

Но к чему все эти ухищрения для существа, которое и без того обладает способностями телепата и абсолютного ментального контролера? Да, обладает, как успел выяснить лорд Эдвард за минувшие годы. Дракона нельзя увидеть, пока сам он этого не захочет. Правда, оборотни и представители других старших рас могли чувствовать его присутствие поблизости.

Выходит, деланое сценическое представление разыграли для него одного? Что это – театр единственного актера для единственного зрителя?

Лорд Эдвард не любил театр и не любил драму.

– Милорд! – Источник голоса меж тем неумолимо приближался. – Я знаю, вы где-то здесь!..

Правитель недовольно поморщился. Чертова глупая девица. И какие демоны занесли ее сюда в эту несчастливую минуту? Ах да. Это же он сам накануне назначил рандеву.

Все складывалось крайне неудачно.

Когда Севилла, кокетливо хлопая длинными ресницами, наконец вплыла в зал, лорд Эдвард неожиданно для самого себя почувствовал жалость.

Куда спешит несчастная – навстречу смерти? Нелепой, преждевременной, незаслуженной смерти?

И как потом объяснить при дворе неожиданное исчезновение пассии? Ведь слуги видели, как она заходит. Скорее всего, Севилла даже справилась у них, где его искать. Опять поползут самые невероятные, самые гнусные слухи… и опять они окажутся правдивы.

«Ты стал удивительно сентиментален, Эдвард, за краткое время моего отсутствия. – Насмешливый голос в голове разогнал мысли и ощущения, выбелив сознание девственной пустотой. – Не верный ли это признак слабости сердца?»

Нет. Благородное, великодушное чувство никак не могло быть признаком слабости. Но, несомненно, оно само являло собою ту слабость, ту уязвимость, сквозь которую, как сквозь сочленения доспехов, его можно достать, филигранно уколоть прямо в сердце.

Севилла, конечно, не слышала голоса, но что-то подспудно заставило ее насторожиться. Как беззащитный пугливый зверек, она остановилась и растерянно покрутила головой, но, кажется, это не помогло. Лорд Эдвард и сам едва заметно пошатнулся от позабытого ощущения ментального контакта.

В маленьком зале царила совершеннейшая, осязаемая тишина, которую можно было резать ножом, но в ней густо звучал медный колокол, плыл недоступный слуху смертных звон.

Дракон говорил с ними.

* * *

Устройство оборонительных башен таково, что выйти из города, возникни у кого-нибудь из жителей такое противоестественное желание, можно беспрепятственно – а вот вернуться обратно тем же путем уже никак.

Восемь сторожевых башен создавали вокруг Ледума плотный энергетический барьер, который, для более экономного расходования ресурсов, был непроницаем только с одной стороны.

По договоренности с лордом-защитником правом свободного входа обладали одни инквизиторы, причем возможность эту обеспечивала им личная серебряная фибула. О таком нюансе мало кто знал, но для пущей безопасности фибулу освящали заранее в огненной купели святой службы. Магическое пламя оставляло уникальный информационный оттиск, который и служил пропуском. Он сохранялся на металле не более трех суток, что, конечно, не исключало полностью возможность незаконного проникновения, но приближало ее к нулю.

Миновав линию магической защиты, которая легко угадывалась не только по переменам окружающего пейзажа, но и по внутреннему ощущению, похожему на легкий удар электрическим током, Себастьян перевел дух и вздохнул с облегчением. Видимых причин этому, по правде говоря, не было, однако вне городских стен стало как-то спокойнее. Здесь нет господ и слуг, нет высокорожденных аристократов и простолюдинов, и жизнь зависит не от чьей-то авторитетной воли или прихоти, а исключительно от собственных способностей.

Впереди, насколько хватало глаз, простиралась полоса черной земли, траурным кольцом опоясывающая город. Ненависть лорда Эдварда к природе, а может, простая осторожность, была столь велика, что долгие годы землю вокруг полиса выжигали магическим белым огнем, вытравливая из нее всякую жизнь. Растения сопротивлялись упорно, цепляясь корнями за границы своего мира, заполоняя пепелища новыми сочными ростками, но в конце концов вынуждены были отступить.

Так образовалась неформальная пограничная зона, бесплодная нейтральная земля.

Территория эта также была сплошь застроена, но не домами и даже не промышленными объектами. Здесь, на открытой местности, хищными спицами устремлялись вверх вышки ветряных станций, которые, казалось, царапали когтями лопастей само небо. Неприятный, низкочастотный звук их вращения резал слух задолго до того, как сами они показывались впереди. Чем выше скорость, тем громче становился вой, монотонный, однообразный, доводящий до сумасшествия.

Энергопотребление Ледума с некоторых пор сделалось велико: даже потенциала драгоценных минералов не хватало, чтобы полностью удовлетворить чудовищную потребность, утолить ненасытный, растущий голод полиса. В конце концов проблему пришлось решать другим способом и спешно строить ветряные станции. Себастьян не имел понятия, сколько их тут, но, вне сомнения, не меньше двух-трех тысяч: унылые ровные ряды тянулись до самого горизонта. Все станции работали безостановочно, по подземной сети кабелей передавая электрическую энергию прямиком прожорливому городу. От рева этих адских машин, ломавших устоявшиеся розы ветров, напрочь закладывало уши, потому-то их и вынесли за пределы Ледума; однако это не могло полностью ликвидировать общее шумовое загрязнение северной столицы.

Спасаясь от глухоты, Себастьян с силой зажал уши руками. Воистину, то был отнюдь не лучший способ бегства из города, но жаловаться поздно, да и некому. С трудом, как во сне, ювелир побрел вперед, преодолевая сильнейший ветер. По ощущениям, он будто плыл в густом меде. И, конечно