Он посмотрел на нее со снисходительной усмешкой.

– Уверена?

– Абсолютно, – отрезала она.

– Гм…

Она сказала быстро:

– Это же бесспорно! Чего рожу перекосил?.. Это какпалка в твоей руке! Она не плохая и не хорошая, просто палка. Что, и тутвозразишь?

Он покачал головой.

– Нет.

– А чего морда такая?

– Другой у меня нет, – сообщил он. – Авозражаешь постоянно ты. И споришь.

– А как не спорить? – вскрикнула она. –Понятно же, что все в характере этого гада! Будь он хорошим человеком,расходовал бы магию на хорошее!

Он покачал головой, но снова смолчал, у крайнего домапостучал в окно и, когда оттуда выглянул красномордый мужик, поинтересовалсянасчет кружки воды. Мужик ответил обидчиво, что у них найдется не только вода,что за разговоры такие, заходите, только ноги вытрите на крыльце…

На нижней ступеньке прибита железная полоска, Олег поскребпо ней подошвами, очень удобно, после дождя вот так сразу очистишь, хитроумныездесь люди, и без всякой магии исхитряются…

Барвинок прошипела в спину:

– Ну что молчишь? Размолчался тут!.. Скажи мне, какможет палка стать плохой?

Он пробормотал тихо:

– Палка подталкивает к драке. Без нее пришлось быдоговариваться, а вот когда в руках дубинка – достаточно треснуть оппонента поголове. Все, спор решен в твою пользу!.. Не важно, прав ты или не прав. Или –хороший ты человек или плохой.

Он поднялся по ступенькам, она сказала зло:

– Хороший не ударит!

Он изумился:

– Правда?

Она хотела автоматически возразить, но ощутила, что сбесспорным спорить – репутацию портить, сказала вынужденно:

– Конечно, слишком упорного дурака всегда хочетсяпалкой по голове… Тебя, например. Но одно дело – хочется, другое – делать илине делать…

Он толкнул дверь, из сеней приятно запахло травами. Настенах развешаны хомуты, конская сбруя, Олег скользнул по ним одобрительнымвзглядом.

– Когда можно, – ответил он, – и когда этобезнаказанно, мы все делаем. Такая уж у нас натура. И у плохих, и у хороших.Это вне добра и зла. Потому и надо это… ограничивать. Обрезать крылышки! Что яи делаю, спуская магическую воду в землю.

Миновав сени, вошли в комнату, мужик отложил молоток исапожную колодку, протянул Олегу руку.

– Меня зовут Кондрат, – сообщил он. – Жена всарае, там две коровы. Сейчас принесет свежего молока. Дети выросли, живутотдельно, сейчас в этом доме живем только мы с женой.

– Эту женщину зовут Барвинок, – сказалОлег, – она очень умелый лекарь, так что, если что, обращайтесь. Ябродячий волхв, странствую и познаю мир. Ночлег нам не нужен, зря небеспокойтесь. Но чуточку перекусить… не откажемся.

Мужик сказал с широкой улыбкой:

– Давно у нас гостей не было… Дабрава! Заканчивай, немне же подавать на стол!

Появилась улыбающаяся хозяйка, уже немолодая, но сочная и свежаяженщина, с располневшим телом, однако ловкая и быстрая, умело и без суетырасставила тарелки. Кондрат тут же достал кувшинчик с вином, Барвинок бросилана волхва победный взгляд, Олег сделал вид, что не заметил, а когда отхлебнулиз своей чашки, со злорадной улыбочкой показал ей взглядом на ее чашку.

Она сделала осторожный глоток, вино совсем слабое, скореедаже не вино, а чуть-чуть перебродивший виноградный сок. Ну и что, ответила оназлым взглядом, все равно это вино, а оно сродни магии: уводит от забот и даетвозможность помечтать о том, чего не бывает…

Несмотря на уговоры хозяев остаться на ночь, Олег отказался,и вскоре они шагали за околицу прямо в разгорающийся закат, на редкостькровавый, когда пурпуром залито полнеба, облака двигаются с трудом,отяжелевшие, как белые тряпки, пропитавшиеся кровью, а солнце разбухло втрое,остывшее настолько, что на нем можно рассмотреть темные пятна.

– Что-то ты плохо ела, – заметил Олег. –Желудок болит?

Она сказала сердито:

– С тобой не только желудок испортишь. И вообще…аппетит отбил.

– Снова я виноват, – протянул он. – Что зажизнь…

– А кто еще? – удивилась она. – Конечно, тыво всем виноват.

Он подумал, сказал неуверенно:

– Ну, ты малость преувеличиваешь… Черепаху я недразнил, только посмотрел, как она там в Мировом Океане… И Атлантиду не я, аМрак… Ладно, скоро все решится.

Она украдкой поглядывала на него, иногда готова была убитьна месте, и тут же сердце сжималось от жалости. Волхв измучен, явно ночь безнее не прошла даром, почти выбивается из сил, но перед женщиной ни один мужчинане выкажет слабости, и вот упрямо идет впереди, бледный до синевы и с запавшимиглазами…

Яркие краски в небе потускнели, мир затих, на землю палапризрачная вуаль лунного света. Сама луна налилась жестяным блеском и с подозрительнойнастойчивостью двигалась вместе с ними, изредка ныряя за темные верхушкидеревьев.

Серебристые тени соскальзывали с ветвей и усеивали пестрымипятнами дорогу. Сильно и пряно пахла свежая зелень, под ногами сочнопохрустывала трава, потом ее сменило легкое поцокивание мелкой гальки.

Она косилась на его лицо, устал, но смотрит вперед, лицосуровое, мужчине обязано нравиться вот так переться куда-то в ночи, оставив заспиной спокойный и сытый ночлег, накрытый стол, а он должен считать, что всезамечательно, когда ветер в лицо, ночные звезды и постоянно ныряющая за темныеверхушки деревьев серебряная луна.

– Почему ты такой? – спросила она с болью вголосе. – Ты станешь самым ненавидимым человеком на свете!

– Зато тебя будут восхвалять, – буркнул он, –как же, борец со злом!.. Хотя, думаю, тебя можно бы восхвалять и за другиедостоинства.

Она спросила подозрительно:

– Это какие?

Он на ходу оглядел ее с головы до ног, будто выставил голойна продажу.

– У тебя неплохая фигура. Ноги, правда, длинноваты… затовымя… ого… в порядке… ты ничего туда не подкладываешь?

Она вспыхнула до корней волос, голос сорвался от крайнеговозмущения на жалобный писк:

– Вымя?.. Вымя?.. Ты сказал «вымя»? Я что, корова?

– Скорее коза, – сказал он великодушно.

Она смотрела расширенными глазами. Вид у него был такой,будто не оскорбил ее, а сделал комплимент.

– А ты – свинья, – заявила она. – Большаярыжая свинья.

Он подумал, предположил в задумчивости: