– Тогда уж кабан?

– Ну кабан! – крикнула она.

Он снова подумал, кивнул.

– Вот теперь правильно. И тебя, оказывается, обучатьможно.

Она тяжело вздохнула.

– Ну почему так? Почему мы… вместо того чтобы… почемувоюем, как двое родителей, что не поделят чадо?..

Он ответил сумрачно:

– Я хочу воспитывать его через труд, упорную учебу, аты забегаешь вперед и убираешь все камешки с дороги, уговариваешь сесть иотдохнуть, постоянно суешь лакомства!.. Во что ты превратишь такого ребенка?

– В доброго и отзывчивого! – парировалаона. – А ты хочешь воспитать какого-то угрюмого зверя? Который везде видитпрепятствия? И всегда дерется, даже когда его не трогают?

Он промолчал, только ускорил шаг. Они шли по обочине леса,здесь светло, а луна, уже пугающе огромная, как почти всегда в полнолуние,светит резко и ярко, хочется прищуриться, будто смотришь на солнце. Вокруг неекольцо странно призрачного света, а если присмотреться, можно рассмотреть ещеодно, почти исчезающее, но упорно не выпускающее яркое кольцо и луну из плена.

Свежий ночной воздух старательно убирал мелкие капелькипота, Барвинок механически переставляла ноги, так же равнодушно поглядывала надалекие горные кряжи и темные деревья. Дважды дорогу перегораживали бурныеручьи, но Олег без остановки перепрыгивал, Барвинок ломала голову, как он пожурчанию ухитряется определить, широк ли ручей и высок ли противоположныйберег.

Из темноты с отвратительно пронзительным визгом выметнуласьстая летучих мышей. Барвинок завизжала и закрыла лицо ладонями. Олегпробормотал озадаченно:

– Почему все колдуны так обожают летучих мышей?

– Не знаю…

– И еще кошек, – сказал он. – Как стараяведьма, так и кошатница…

Она прошипела что-то злое, но дальше пригибалась молча и всепрятала лицо, а когда мыши исчезли, Олег сказал с облегчением:

– Никогда так не радовался рассвету…

На восточной части неба медленно тускнеют созвездия, нозапад еще переполнен сверкающими алмазами, среди которых изредка блеснутизумруды или еще более редкий рубин. Над краем земли появилась светлая полоска,пошла шириться в небо, где вспыхнули первые облака, подожженные всплывающим изтемноты солнцем.

Барвинок рассмотрела суровое лицо волхва. Щеки запали, глазаблестят лихорадочно, скулы торчат, словно не ел с неделю.

– Легче? – спросил он, не оборачиваясь.

Она крикнула в спину:

– Еще бы!

– Надо было пройти ночью, – ответил он, она с изумлениемуловила новую нотку, словно он оправдывался перед нею. – Днем здесь…трудно.

– Ну, – ответила она с натужной бодростью, –если это было легко, то я и не знаю!

Дальше дорога шла достаточно прямо, что говорит о еедревности. Молодые всегда испуганно виляют, только с возрастом мало-помалускругляют углы, вовремя замечают, как начинают пересыхать болота, и тут жесрезают особо замысловатые петли.

Олег и в розовом рассвете выглядел мрачным. Барвинокдогадывалась, о чем думает, это же столько веков, а то и тысячелетий в этихкраях ничего не случается, как и вообще в мире, а ему подавай перемены…

Далеко впереди нечто заблистало, раздробившись на десяткиблестящих точек. Барвинок напряженно всматривалась, Олегу объяснять не надо,впереди нечто иное, чем город, хотя и кажется, что это солнечные блики от окон…

Олег резко остановился, Барвинок догнала и охнула. Впередиущелье, с одного конца на другой переброшено исполинское дерево в пятьобхватов, и хотя ширина ущелья не больше двадцати шагов, она легко прошла бы потакому мосту, даже не глядя вниз, дерево достаточно широкое, чтобы блокироватьвид ужасающей бездны…

…однако ствол снизу доверху покрыт толстым слоем зеленогомха. По коре пройти легко, шершавая и корявая, сцепление с подошвой надежное,но ее сожрал этот мох, а сам держится на гладкой и влажной поверхности, что улюбого дерева под корой. Даже ветер уже давно бы оголил, но стенадеревьев-великанов как с одной стороны ущелья, так и с другой обеспечиваетвечную тишь.

Она прошептала боязливо:

– Нам идти по этому ужасному мосту?

– Другого нет, – ответил Олег.

– Я боюсь! – закричала она. – Я не пойду!..в таком мху отвратительные муравьи…

Издали донесся отвратительный скрип, похожий на звуктрущейся о железную скобу колодезной цепи. Барвинок вздрогнула и зябкообхватила себя руками за плечи.

– Летающие змеи, – определил Олег. – Не знаю,но мне вообще-то рептилии еще противнее. Хоть и с крыльями.

Она прошептала с отчаянием:

– Я их не люблю тоже. Пойдем, я закрою глаза.

– Это по-женски, – согласился он.

Но все-таки она смотрела во все гляделки, двигаласьтихонько, как по тонкому льду, а когда оказалась на той стороне, упала отизнеможения и всхлипнула, как обиженный ребенок.

– Мы уже рядом, – сказал Олег ссочувствием. – Все еще готова идти дальше?

– Я пойду, – ответила она и поднялась. – И ненадейся, я пойду!

Он прошел некоторое время впереди, затем остановился такрезко, что она уткнулась лицом ему в спину.

– Ничего не бойся, – прозвучал его напряженныйголос.

– Да я и не боюсь… – ответила она озадаченно.

– Иди ко мне, – сказал он и повторил: – Только небойся!

Недоумевающая, она обошла его… мир исчез, со всех сторонполная тьма, воздух холодный, а из темноты прозвучал голос волхва:

– Постой на месте, дай глазам привыкнуть.

– Что… – прошептала она, – что стряслось?

– Не двигайся, – сказал он. – Прямо передтвоим лицом острый сук.

Она поспешно подняла руку, пальцы наткнулись на гладкоеизогнутое дерево, два острых отростка в самом деле напротив ее лица, дажеуколола палец…

– А ты что, видишь?

Он сказал успокаивающе:

– Твои глаза сейчас привыкнут.

В темноте наверху проступило размытое светлое пятно, прошлоеще пара минут, пока сообразила, что там луна, а вон и звезды… Острые сучья ужезаметны глазу, пригорки впереди вообще серебрятся, но между ними черные, какпреступления, впадины.

Волхв стоит почти рядом, лицо – угольно-черное, серебрянымогнем горят только волосы да еще кончики ушей, даже глаз не видно.

– Как я испугалась, – сказала она чистосердечно.

– Я тоже не ожидал, – признался он. – Вот такпревратить ясное солнечное утро в непроглядную ночь… гм… даже не слыхивал отакой мощи.