путь был свободен. Ренэф отдал распоряжение, чтобы солдаты укрепили селение, превратив его во временный военный лагерь. Сам царевич предпочёл свой шатёр, который для него установили в центре деревни. Не принимать питьё и пищу из незнакомых рук, не спать в чужом месте… да, это было разумно. Добротный дом, принадлежавший, видимо, местному старосте, Ренэф уступил Нэбвену, и здесь же решено было проводить военные советы.

В эту ночь дозор был удвоен, хотя едва ли люди рискнули бы напасть на рэмейские отряды. Часть солдат сразу же приступила к работам по укреплению небольшой ограждавшей селение насыпи. Ренэф и Нэбвен лично обошли деревню, отдавая последние распоряжения. Они заглянули в каждый дом: селяне забрали с собой только самое необходимое. Возможно, люди рассчитывали, что умилостивят захватчиков, оставив бо́льшую часть имущества в их распоряжении. Лебайцы, вынужденные жить на стыке двух культур, вообще обладали довольно гибким, приспосабливаемым нравом и по возможности предпочитали откупиться, чем вступать в распри. Разумеется, градоправитель своевременно постарался и распространил слухи, в красках расписывающие кровавую расправу, которая ждала его подданных от рогатых солдат. Эльфы и те, кто действовал по их наущению, вообще любили сеять именно такую славу о рэмеи – как о жестоких дикарях, строивших города на крови и костях своих пленников. Оставалось надеяться, что вести из приграничных селений успели распространиться сюда, и образ безжалостных захватчиков хоть немного померк в умах людей.

Нэбвен и Ренэф в сопровождении своих стражей остановились на западной окраине, откуда открывался вид на город. В ночи защитники Леддны зажгли факелы, и насыпная внешняя стена стала похожа на ожерелье из рубинов и цитринов[37]. Личная драгоценность царевича, его будущая первая значимая победа… Да, военачальник видел это во взгляде юноши: решимость, смешанную с болезненным стремлением, со сжигавшей его неутолимой жаждой. Для Ренэфа этот город воплощал собой всё, к чему стремилась его душа, – возможность проявить себя, отомстить за брата, доказать отцу, что его обучение, пусть и далёкое от завершения, было пройдено не зря. Нэбвен пообещал себе, что обязательно расскажет Императору по приезде в столицу: Владыка мог и должен был гордиться своим сыном.

– Мы вынуждены ждать наёмников, – сказал Ренэф, неотрывно глядя вперёд, – но весть градоправителю направим завтра же утром.

– Ты уже выбрал глашатая своей воли?

– Я сам обозначу условия.

Нэбвен улыбнулся: кто бы сомневался! Юноша был как раз в том возрасте, когда ещё очень хочется блеснуть доспехами и поиграть мускулами. Что ж, на своей колеснице он и правда выглядел достаточно величественно и устрашающе, чтобы внушить уважение и почтение, тем более простому люду. Наверное, так в их представлении должны были выглядеть живые боги, сошедшие с храмовых фресок.

Они выберут одного из пленных солдат и направят его к воротам с вестью для градоправителя. Если у Ликира хватит смелости, он выслушает Ренэфа – на почтительном расстоянии, разумеется. И, не дайте Боги, если хоть одна стрела полетит со стены. Тогда царевич, пожалуй, действительно пожелает привести в исполнение свою старую угрозу.

«Если вздумаешь ударить меня в спину – я сожгу твой город дотла».

Удар в спину уже был нанесён, когда на лагерь и деревню напали. На месте градоправителя Нэбвен побоялся бы сейчас испытывать терпение Ренэфа. Этого терпения и в лучшее-то время было немного.

– С твоего позволения, мой господин, я выбрал тех, кто сопроводит тебя и защитит в случае необходимости, – сказал военачальник учтиво и официально, коротко посмотрев на царевича.

Он ожидал, что Ренэф будет спорить – как всегда, – но юноша только повернулся к нему и чуть улыбнулся.

– Благодарю, военачальник. Много их будет?

– Не больше необходимого.

– Полагаешь, градоправитель действительно бросит мне вызов?

– Думаю, он скорее будет просить тебя о милости и всячески тянуть время до того, как сюда прибудут союзные силы.

– Я предполагаю так же, – кивнул царевич и перевёл взгляд обратно на ночной город. – Никто из нас не ждёт долгой осады.

⁂

Чувство того, что он упустил что-то очень важное, не оставляло Сафара. Со времени отбытия основных рэмейских отрядов прошло всего четыре дня, а староста отчего-то не находил себе места. Вроде бы все дела шли своим чередом. Часть рэмейских воинов – тех, кому раны не позволяли принять участие в походе, – остались в деревне, доверенные заботам селян. Несмотря на то, что силы ещё не вернулись к ним, рядом с вооружёнными рэмеи всё равно было как-то спокойнее. В конце концов, даже раненый имперский солдат представлял собой угрозу бо́льшую, чем крестьянин с дубиной.

Мисру с собой царевич всё-таки не взял. Стала она его наложницей или нет, никто, разумеется, не спрашивал. Девушка явно была удручена, но не обсуждала ни с кем, даже с Алией, которую староста потихоньку подослал к ней, чтобы успокоить. Жене Сафара удалось узнать от неё только, что Мисра безумно тосковала по господину и к тому же очень боялась за него.

Сафар никак не мог понять, что же удручало его самого. Он подолгу не мог уснуть, несмотря на дневную усталость, ворочался и вспоминал разговоры с царевичем и военачальником, повторяя про себя отданные ими распоряжения, чтобы ничего не забыть. Он пытался обсудить своё беспокойство с женой, но и та не могла взять в толк, с чем было связано тяготившее его чувство. В конце концов, страх не оправдать возложенных на него ожиданий был вполне объясним.

Утром пятого дня он поднялся, чтобы, как обычно, заняться каждодневными делами селения. Сегодня их должен был навестить староста одной из примкнувших к Империи деревень с новостями о том, как далеко продвинулись отряды. Алия прихорашивалась, уложив изрядно уже тронутые сединой волосы в косы вокруг головы на городской манер. Она надела самые нарядные свои серьги в виде крупных медных узорчатых колец и ожерелье из ярких стеклянных бусин. Эти тёмно-зелёные бусы Сафар когда-то купил для неё на ярмарке, и обошлись они ему в две овцы. Но ему так хотелось подарить жене бусы из стекла, а зелёный так напоминал её глаза в юности, что он не пожалел. До сих пор Алия относилась к бусам, как к сокровищу, достойному царицы, и надевала только по самым торжественным случаям.

Бусы… Почему-то бусы имели значение. Ах да, военачальник Нэбвен ведь спрашивал его об осколках, а Сафар ещё сказал, что ни у кого в деревне не было сосудов из прозрачного золотистого стекла. Селяне и танцовщицы тогда принесли показать рэмеи то стекло, что у них имелось, но, разумеется, всё было не тем, что искали военачальник и царевич.

«Изящный сосуд. Или крупная бусина. Прозрачная. Что угодно».

Крупная бусина… В