«герой», helt имеет корни в древнескандинавском (и в исландском, который так любил Расмус Раск), где оно означало «свободный человек», holdr, а потому связано со словами huld и skøn (милый, красивый, изящный), а тем самым и с красотой сотворения мира, по отношению к которому и любое исследование, и любое искусство должно так или иначе занять какую-то позицию.

А потому у этого героя бывают и моменты отчаяния, как, например, когда Расмус Раск, вернувшись домой после поездки для исследования шведского языка в 1812 году, писал: «Только стоило мне вернуться в свою маленькую тёмную нору в Регенсене, как меня вновь обступили прежние призраки, даже щёку – и ту разнесло, и все эти дни я был как будто полубольным… Мне представляется, что пребывание в отечестве совершенно не идёт мне на пользу, здесь я не в состоянии найти себе место, чтобы почувствовать себя спокойно и умиротворённо, прежде чем всё отравляющая меланхолия укоренится в душе, разве только посчастливится заблаговременно сокрыться в какой-нибудь стране подальше отсюда».

Расмус Христиан Раск родился 22 ноября 1787 года. От среднего имени он отказался в 1812 году после теологического диспута со своим другом Бьярни Торстейнсоном. Их разговор завершился к полуночи, но уже следующим утром Торстейнсон получил то, что он назвал «длинным и мастерски написанным письмом… фельетоном против теизма, личного бога и Провидения». Немедленно вслед за этим Расмус Раск отказывается от среднего имени Христиан, «чтобы никаких остатков чего-либо христианского или иудейского (!) больше ко мне не липло».

Если уж понадобились столь основательные меры, то это потому, что Раск рос на мелком крестьянском дворе, «в безземельном доме», как он сам его называл, где отец, который был не сапожником, а портным, вдалбливал ему катехизис. У Раска явно было врождённое отвращение к тому, чтобы объяснение мира преподносилось как данное, – что-то вроде инстинкта исследователя, ещё более обострившегося, когда он в июне 1801 года пошёл в латинскую школе в Оденсе.

А случилось это как раз тогда, когда в ходе школьной реформы было введено преподавание математики, естественных наук, географии и истории, а также языков, как родного, так и новейших, помимо латыни, греческого и иврита. Влияние школьных учителей, которые сами были исследователями и составителями учебников, на судьбу Раска оказалось решающим. «Пожалуй, никогда ещё школьная премия не приносила более богатых плодов, чем „Круг Земной“*, книга, которую ректор вручил ему как награду за усердие… Не имея ни исландской грамматики, ни словаря, Раск взялся за чтение и перевод текста, положив начало языкознанию…» (Отте Йесперсен. «Расмус Раск», Otte Jespersen. «Rasmus Rask», 1918).

С тех пор Расмус Раск занимался лингвистикой. Неутомимый трудяга, но одновременно и неутомимый мечтатель, с особым взглядом на будущее. Отец, безусловно, заложил в нем отвращение к религии, но он же заложил в нем и желание выйти за пределы обыденного. Как очень многие портные, он был блестящим рассказчиком, особенно любившим повествовать о своих собственных или чужих, большей частью выдуманных подвигах в объятой войной Европе.

У Расмуса Раска был готов собственный ответ на вопрос о том, что́ есть настоящий подвиг. Вместе со школьными друзьями он разрабатывал грандиозный план поездки в Новую Зеландию. Там предстояло основать идеальную республику, государственным языком которой должен быть стать исландский, ни более, ни менее.

Для Раска эти дерзкие юношеские мечтания воплотились в реальности, только не совсем так, как это изначально представлялось. Но он действительно заговорил по-исландски и действительно основал идеальную республику, состоявшую не из различных людей, но из индоевропейских языков в их внутреннем единстве. И затем он отправился путешествовать.

Его первое путешествие было в Исландию, с 1813 по 1815 год, возникает ощущение, что именно там он и был в своём истинном отечестве и что именно этому исландскому отечеству он и обязан всеми своими свершениями.

По его письмам из Рейкьявика можно видеть, сколь основательное образование он получил в естественных науках.

Помимо прочего, ему была знакома книга Кювье «Начальные основания истории животного мира», «Tableau élémentaire de l’histoire naturelle des animaux» (написанная для использования в новых республиканских и рационалистических школах во Франции). В ней проводится различие между «специальной и общей естественной историей». Специальная естественная история включает отдельные описания всех объективных свойств с определёнными феноменами, или «телами», а также их имманентные отношения и трансформации.

«Общая естественная история (напротив) рассматривает под единым углом зрения все естественные тела и общий результат всех их действий в единой и целой природе. Она определяет законы сосуществования её свойств… И она не сможет достичь идеала, пока не будет завершена своя отдельная история каждого из естественных тел».

Именно это различение и вытекающее из него категорическое требование достижения идеала и стали определяющими для Раска как лингвиста. Сам он пишет, что «язык является естественным объектом и знание о нем равноценно естественной истории», – можно даже сказать, что в конечном счёте в лингвистике он работал как Линней, хватаясь за невозможную, необозримую классификацию языков всего мира, чтобы подняться на следующий уровень описания их родства.

Работа, сравнимая с тем, чтобы в одиночку воссоздать Вавилонскую башню из кирпичиков отдельных наречий, в своё время низвергнутых и перемешанных Богом, так что навсегда кончилось то изначальное время, когда «во всём мире был один язык и одно наречие».

Уже здесь, во время поездки в Исландию, отливается план «исследовать скандинавские языки в их древнейших истоках». А со склонностью к собиранию материалов и систематизации Раск был изначально обречён на то, чтобы неотступно следовать своему дерзкому, но жизненно важному проекту.

Потому что он не из тех, кто может набросать теорию и предоставить другим в лучшем случае доказать её; нет, он как раз из тех, кто переворачивает камень за камнем в молчаливом убеждении, что все они – осколки одного утёса, слова одного и того же естественного языкового объекта, и он находится на пути к его истоку.

А коренится это в том, как рационально он обращается с мечтой, – и вот уже возвращение к первоистоку становится долгим и трудным, даже просто невозможным.

И, повторим, заметно это уже по письмам из Рейкьявика. Непосвящённому непросто вчитаться в его описания языка, но рабочий метод Раска раскрывается, даже для обычного читателя, в описаниях ландшафта. Столь же педантично, как если бы это были языковые феномены, он описывает, воспроизводит во всех деталях подножие утёса, растительность, характер камня, бурление гейзера и его воздействие на ландшафт. Да, всё выглядит так, как будто он собрался перевернуть каждый камень Исландии, прежде чем дать его описание.

Наряду с этим,