кинжал в правую руку, а левой стянул штаны. Утара опешила, глядя на мою промежность, ещё сильнее заплакала и жалобно заскулила, переведя на моё лицо молящий взгляд. Лишь мой окрик и близость кинжала заставили девку открыть рот и придвинуть голову.

Дальше пошли самые тупые, долгие и до невозможности скучные пятнадцать минут моей и без того скверной жизни. Я не чувствовал ничего возбуждающего, что подтверждало мою несколько неприятную догадку, но больше всего раздражало это неловкое чмоканье.

Выругавшись и сплюнув, я отстранился от девки и натянул портки обратно. Утара глупо зачмокала ртом и вновь зарыдала, умоляя дать ей ещё шанс, она обязательно сделает всё как надо, клянётся богами на это. Но мне на подобное теперь наплевать, пока взрослую спячку не пройду.

— Сколько, говоришь, тебе лет? — я призадумался, глядя в распухшие от слёз глаза.

— Девя-девя, — та шумно сглотнула, стараясь подавить заикание. — Девятнадцать.

— Сколько «Магичности», или как ты там называешь предпоследнее «величие»?

— Тринадцать.

— Маловато.

Я перехватил кинжал поудобней, схватил девку за лоб и оттянул голову к стволу дерева, чтобы шея лучше была видна. Я даже успел прислонить лезвие к нежной коже. Но остановился.

— Один твой выбор вскроет твою свинячью глотку. Второй лежит вон там, — я кивком показал на статуэтку Тона. — С ним, что-что, а жизнь ты уж точно сохранишь при себе.

Солдаты с лейтенантом понимающе закивали, когда я вышел из леса с поводком в руках. Руки Утары связаны за спиной, а удавка плотно обтягивала тонкую шею. Стоило девке увидеть солдат, как она тут же заорала, что я набросился на её группу и всех убил, просила её спасти. Никто на помощь ей не бросился, лейтенант так вообще предложил в городе зайти в церковь на процедуру дознания. Это заткнуло Утару, она сникла и осела, задрожав всем телом и захныкав.

Я оставил девку в лагере на попечительство троих солдат, остальные вместе с лейтенантом пошли со мной до места стычки. Добычу заллай никто не отменял, да и я предложил лейтенанту и прочим поживиться содержимым рюкзаков и вещами неудачников. Небольшой бонус за старания солдатам пришёлся по душе.

Лейтенант не расспрашивал о случившемся, да и остальные молчали. Лишь единожды тот спросил о судьбе девчонки. И понятливо закивал, услышав ответ. Я не стал рассказывать, как Налдас обязывал клятвой Нота и Галиса и что я поступил так же, сначала проговорив клятву девке. Она поначалу сопротивлялась, но испуганно отказалась от тактичного предложения вскрыть ей глотку.

— На вашем месте любой другой убил бы её, — сказал лейтенант после нескольких минут раздумий. — Прошу меня простить, но для представителя своей расы вы слишком добросердечны.

— До сегодняшнего дня я считал это положительным качеством.

* * *

По прибытии в Трайск начался сущий кошмар и бюрократическая головомойка. А всего лишь потому, что о случившемся прознал глава гильдии. И он же обвинил меня в инсценировке.

Мы приехали к воротам города после обеда и, следуя объяснениям лейтенанта, я немедленно оповестил стражу о свершившемся нападении в диких землях. И объявил, раз нападение совершено в диких землях, то и степень наказания определять лично мне. Она определена, я требую город засвидетельствовать это.

Из-за стоявшего со мной лейтенанта или моего злобного выражения лица, но стража тут же повела Утару к зданию Всеобщей Церкви. Я же должен явиться туда сразу, как клерк из ратуши проводит меня в гильдию авантюристов, передать именные браслеты трёх парней. Вот именно там глава и заорал, что обвиняет меня в инсценировке. Пришлось воспользоваться правом благородной защиты. Я вызвал графа. Следующие два часа мы все провели во Всеобщей Церкви, где я и Утара отвечали на десятки вопросов. И все они показали полную вину девки.

Граф приказал разнести весть по городу, что нечестивцы попытались убить городского магессора, покушаясь на труды его исследований. Заодно граф серьёзным тоном поинтересовался у главы гильдии, как тот вообще собирается решать вопрос с серьёзными обвинениями в мой адрес. Глава не смог найти слов в ответ. Я этот момент полностью отдал на откуп графу, как плату за защиту. Раний пригласил главу гильдии зайти к нему на днях, для детального обсуждения случившегося.

Утару отвели в темницу, а меня в ратушу. Где я ещё несколько часов заполнял бумаги и оплачивал пошлину за то, что воспользовался услугами города: за конвоирование и содержание пленника. В этот момент в церкви шла плотная подготовка.

Мне в тот день захотелось скупить всё вино в городе и напиться — но оставались нерешённые дела. Одно из них началось на следующий день в церкви, после утренней службы. Утару отконвоировали из темницы, усталую, голодную, осунувшуюся, с выплаканными глазами. Церковники увели её в подвальные помещения. Спустя час вывели обратно. Покрасневшую кожу тонкой шеи кольцом оборачивала тусклая синяя татуировка из четырёх уровней рун и нескольких сигилов.

Принесли стол с кристаллом правильной пятигранной формы на золотой подставке. Под неё положили два листа бумаги. Сломленной куклой Утара приложила ладонь к одной из граней кристалла, к другой приложил ладонь я, остальные заняли трое служителей церкви. Они своими именами поклялись, что всё происходит по воле Утары, согласившейся ответить за своё преступление подобным образом. Я подтвердил, что принимаю подобный ответ. Утара отвечать не хотела и молчала, оттягивая неизбежное, но согласилась, когда один из церковников аккуратно опустил ей руку на плечо.

Кристалл на секунду вспыхнул зелёным, узоры на шее девки моргнули синим.

Внимание, приобретён пожизненный раб души Утара Езшалая

Свободных ячеек рабов: 3 из 4

— За мной, — приказал я девчонке и пошёл прочь из церкви. Магическая печать моргнула красным, лицо Утары скривилось от боли, и та поспешила за мной следом.

Работорговец удивился девушке с магической татуировкой, но ещё больше удивился моему вопросу. Рабов привезли вчера, работорговец вывел двух мужиков лет тридцати, но никто меня не устроил. Да и от специального ошейника я отказался: рабской магической печати более чем хватит.

Как объяснили в церкви, пока в кожу Утары через особый наргодат магией внедряли татуировки, рабство души — оно навсегда, и приказы хозяина абсолютны. Это в простом рабстве у раба есть некие лазейки, он может ослушаться некоторых приказов или же исполнить их не так, как требуется — а вот в рабстве души приказ хозяина исходит от самой души хозяина, как бы по-идиотски это не звучало. Такие приказы не нужно уточнять, не нужно расписывать в подробностях.