Макс всю дорогу в окно смотрит, и костяшки пальцев перебирает. Напряжен, зол, разочарован… чувствую это так ясно, как собственный холод; даже печка не спасает.

Расплачивается с водителем и ведет меня к своему дому, полностью погрязшему во тьме ночи; даже зловещим немного кажется.

Захлопывает за нами дверь, сбрасывает ботинки и, не включая свет, направляется к лестнице. А во мне так внезапно чувство злости просыпается, что с трудом сдерживаюсь, чтобы не заорать ему в спину, выложить все, как на духу. А чего тянуть? Этого ведь он хочет. Отчитать меня, обвинить меня. А потом вдруг чувствую, как о ноги трется пушистый комок, и вся злость вмиг проходит.

— Привет, Лучик, — поднимаю котенка на руки и чешу за ухом. — Как ты тут?

На втором этаже загорается свет — судя по всему, в спальной Макса. Сбрасываю с ног тапочки Зои, опускаю Лучика на пол и поднимаюсь по лестнице.

В комнате Макса горит торшер, рассеивая по стенам мягкий желтый свет, а сам Макс сидит на кровати: локти уперты в колени, голова опущена, пальцы путаются в волосах. И он тяжело дышит. Так тяжело, словно с трудом сдерживает себя от желания разгромить здесь все к чертям собачьим.

Не знаю, сколько проходит времени, пока я стою в дверях и молча на него смотрю. Чувство вины поглощает. И в то же время кричать хочется о том, что я не могла поступить по-другому. Не могла позволить этим уродам причинить ему вред.

Но кто сможет меня понять?.. Глубину моего отчаяния?.. Никто не сможет. Все, что я пыталась сделать, — это защитить Макса всеми силами. Это все, что я могла из-за… из-за своих чувств к нему.

Нерешительно ступаю ближе, замираю по центру круглого коврика и места рукам не нахожу: то пальцы в замок сцепливаю, то тереблю ими подол кофты, то сжимаю и разжимаю кулаки.

Делаю вдох поглубже и тихонечко говорю, заставляя голос не дрожать:

— Спасибо… что вытащил Зою.

Не отвечает. Даже не двигается, только плечи медленно вздымаются и опускаются по мере тяжелого дыхания.

Делаю еще шаг вперед и собираюсь объяснить Максу все, безо лжи… все как есть. Знаю, что поздно, и меня это не оправдает, но я просто должна сделать хоть что-нибудь, чтобы не видеть его таким. Это невыносимо.

— Я…

— Теперь будешь постоянно благодарить и просить прощение? — резко поднимает голову. — Что? С самого пляжа ты только это и делаешь.

Замираю. Даже дышать перестаю, смотрю в перекошенное от гнева лицо Макса и вновь нужных слов подобрать не могу.

— Чего замолчала? — шипит, как змея. Поднимается на ноги и в два шага приближается ко мне. — Ну? Извиняйся. Давай. Еще немного и меня вырвет от твоих извинений.

Сжимаю зубы и твердо смотрю ему в глаза, несмотря на то, что внутри все дрожит и от обиды сердце сжимается.

Я ведь только ради него этого сделать хотела… Ради него молчала… Ради него.

— Дура, — вдруг срывается с места и ударяет ногой по креслу на колесиках, так что то с разгона врезается в настенные полки и половина их содержимого валится на пол. В том числе и полка с фоторамками пустеет наполовину. Теперь вижу изображения людей на некоторых из них. На той, что побольше: Макс в возрасте лет десяти, его отец и белокурая женщина, чья улыбка кажется преисполненной счастьем. Мама у него красивая…

А на фотографии поменьше запечатлены четверо друзей: Макс с Костей по центру, а Оскар и Паша по бокам. На фоне моря. Такие веселые, смешные…

— Почему ты не сказала мне? — голос Макса звучит иначе: надломлено, без прежней ярости. Стоит у изголовья кровати, уперевшись в него руками, и вновь смотрит вниз. — Почему Лиза?.. Если бы не Вероника… Твою мать, если бы Вероника мне не позвонила…

— Я уже и ее поблагодарила, — получилось более язвительно, чем собиралась, и Макс не оставляет это без внимания. Глаза щурит и смотрит, будто ослышался.

— Ты реально не понимаешь, чем все могло закончиться?

— Понимаю.

И вновь молчание.

Ступает ближе и пристально в лицо смотрит:

— Я звонил тебе.

— Уже было поздно отвечать.

— Потому что ты решила это сделать? — головой качает и брови хмурит. — Ты ведь собиралась это сделать, да, Лиза?

— Да.

— Зоя… она знает? — и вновь шепчет.

— Зоя все знает.

Смотрит на мои волосы так, будто только сейчас заметил мою уродливую стрижку, и глаза вновь болью наполняются, той самой — глубокой, безысходной, на которую невозможно смотреть без замирания сердца.

— Я был у матери, — и вдруг тему меняет. — С лечебницы позвонили, сказали, что кому-то из родственников нужно срочно приехать. Пришлось просить Ярослава поехать со мной, потому что нужен был кто-то из совершеннолетних, чтобы меня к ней пустили. Я хотел… я… я хотел, чтобы ты… Черт. — Резко выдыхает и качает головой. — Я планировал только завтра вернуться в город. Ты понимаешь? Лиза, ты понимаешь, что было бы, если бы я вернулся домой только завтра? Если бы Вероника не позвонила мне… Почему молчишь? Посмотри на меня… Бл**ь, посмотри на меня, Лиза, — Обхватывает мое лицо ладонями и поднимает, заставляя посмотреть ему в глаза. В глаза, которые практически плачут.

— Я мог потерять тебя, — шепчет дрожащим голосом, и утирает подушечкой большого пальца вырвавшуюся из уголка моего глаза слезу.

— Я должна была так поступить.

— Почему? — привлекает меня ближе. — Почему не сказала, что тебе дали задание? Почему не сказала, что игра продолжается? Даже после того, как флэшка… — Замолкает, брови непонимающе сдвигаются к переносице, так что от приглушенного света тени под глазами становятся еще длиннее. — Чем они тебе угрожали?.. Лиза. Лиза, чем?

— Тобой, — почти беззвучно. Дрожащими пальцами касаюсь его сырой толстовки и сжимаю в кулаках с такой силой, будто Макс собрался сбежать от меня на другой конец земли, а я не могу, не хочу его отпускать.

— Ты… Лиза, — вижу, как трудно ему стало говорить. — Ты должна была… надо было мне все рассказать.

— Я не могла. Оскар запретил.

— И ты пошла на это безумие одна?

— Почти… — прячу глаза. — Зоя была личной местью Оскара, но так вышло, что… что мы с ней вроде как поменялись местами.

Касается моих остриженных волос и заправляет локон за ухо. Заводит руку мне за шею и притягивает к себе, заключая в объятия.

— Прости… — шепчет с горькой нежностью. — Прости, что наорал на тебя. Просто… ты просто должна была мне все рассказать.

— Я не могла, — дрожу в его руках, от всего: от холода, от чувств, от эмоций. Обнимаю его так, будто это в последний раз. Будто его вот-вот у меня отнимут. — Они бы убили тебя…

— Глупая. Я бы что-нибудь придумал.

— Что? — заглядываю Максу в лицо. — Что ты можешь один против них?