труп. А в голове только образ юной девушки, которую я мельком видел на балу. А сил её найти не было, как не было желания. Но вместо них была нужда. Это совсем разные вещи, ты же понимаешь?

Влахос потерянно посмотрел на Гезу. Она кивнула.

– Да.

– Я не хотел её видеть, но мне это было необходимо. Я был как зависимый от дурманных трав. Я их не хотел, но без них – смерть. Вот что со мной было. И тогда я пошёл вдоль берега, к замку её семьи – без коня, так, на своих двоих, в чём был. Шёл сутками без перерыва, как во сне, и днём, и ночью, стоптал сапоги, ноги в кровь об острые камни, почти умер от жажды, но пришёл, и там, в ночи, наконец, я увидел её: тонкую фигурку на берегу залива, окутанную светом луны под кометой. В то же мгновение я возненавидел её всей своей душой и полюбил. Ты хотя бы можешь представить это чувство? Желать свернуть кому-то шею так же сильно, как желать обнять, прижать к себе так сильно, чтобы хрустнули рёбра, чтобы втолкнуть того, другого человека себе в грудную клетку? И я хотел её смерти, но любовь к ней пересилила. И когда я ощутил, как это яростное чувство вопреки всему, всем противоречиям и преградам жёстким обручем сжало моё сердце, я понял, что в плену, но в том плену, из которого не могу бежать и не хочу. С той ночи всё, что мне было теперь нужно, – быть с ней, рядом, всегда. А со временем моё желание убить её совсем утихло, уступив место чему-то другому, но не ещё большей любви… Это был страх моей же смерти, с которым я живу уже пять лет.

– И забываешь лишь тогда, когда с тобою Данка, – закончила за него его исповедь эллари.

– Да. Даже мать, сестра… после осады Ровенны я и не заметил их отсутствия в своей жизни, все мои мысли были о жене. А потом я встретил Данку, и я увидел свет во мраке, на который обречён.

Влахос стоял, как громом поражённый потоком своих же откровений. Голый, уязвимый, безоружный.

– Я не желаю верить в рок, – Ээрдели воззрился на колдунью, ища в её лице ответ. – Я не эллари, чтобы идти на поводу у предначертанного. Пусть ты… Тебе кто-то нашептал, что ты должна быть схвачена Огненосцами, должна сгнить в камере, если не хуже, и ты с покорностью на это согласилась – право твоё, но я так не желаю.

Он вдруг замолчал, осознав всю никчёмность своих рассуждений о судьбе.

– Всё слишком сложно.

Лицо ведьмы, будто подсвеченное звёздным мерцанием изнутри, смягчилось.

– Да, – почти ласково ответила она, – когда дело касается магии, ничего просто не бывает.

– А что, если я её действительно люблю? – спросил он внезапно дрогнувшим голосом. – Что, если всё, что сделала со мной Меланта, имело целью привести меня сюда для этого и разорвать наложенные узы? Вдруг это хитрость богов? Насмешка над тобой и твоей уверенностью, что тебе открыты тайны чужих судеб?

Геза вдруг встала и подошла к нему. Влахос почувствовал себя прижатым к решётчатой двери.

– Я вижу, ты не врёшь, говоря о своих чувствах к Данке, но ты уверен, что ей нужен именно такой, как ты?

Пристыженный безрадостной правдой жизни, Влахос потупил взор.

– Если она действительно тебе дорога, оставь её, – повторила Геза снова с лёгким, но выразительным нажимом. – Её ещё полюбят, но не тебе с ней быть.

Влахос, очарованный мрачностью краткого пророчества эллари, молчал, не в состоянии более бороться с душевной смутой.

– Chi-ennohar, – выпрямился он, почти смирившись. – Похоже, это напишут даже на моей могиле. У тебя ко мне всё?

– Всё, – произнесла эллари.

Не понимая зачем, Влахос поклонился Леди Полудня и уже собирался было уходить, как вдруг увидел подходящего со стороны коридора к камере колдуньи прелата Севера.

– Ох! – воскликнул тот в нарочито карикатурном восторге и, брезгуя прикасаться к решётке двери самому, кивнул снова подоспевшему стражу отворить двери его высокопоставленной персоне. – Вы тут? Как своевременно. Мне как раз необходим свидетель.

Верного и вечно молчащего Акке рядом не было.

– Мой служка сейчас убирается в библиотеке отца Ноэ, – будто прочитал его мысли священник.

– В чём дело? – не понял Влахос. Он заметил в руке Буккапекки свиток, заверенный печатью короля.

– Я пришёл сюда выполнить возложенную на меня великую миссию, которая исходит от самого его величества и является волей его, исполненной долга, знания и уважения закона…

– К чему это словоблудие, преподобный? – не выдержал излишней высокопарности выражений святого отца гирифорец. – Говорите, что надо.

– Предполагаю, преподобный монсеньор пришёл сюда собственной персоной для того, чтобы зачитать мне мой приговор, – догадалась Геза и вернулась на пучок сена. – Что же вы застыли в дверях, отец Симоне? Входите.

– Вижу, вы уже совсем освоились в своём временном жилище, – в лице прелата проскользнуло что-то крысиное. – Приказы раздаёте. Мило, очень мило. Но вам это под стать. Такие люди, как вы, не достойны большего.

Оскорбление в свой адрес эллари встретила с ожидаемым спокойствием и достоинством.

– Тогда начинайте, отец Симоне. Уверена, у такого человека, как вы, на сегодня назначено огромное количество гораздо более важных дел, чем оглашение приговоров – обычно это делают глашатаи или камергер.

– Напрасно вы, моя дорогая, пытаетесь принизить занимаемый мною пост тем, что я якобы был заставлен королём делать то, что обычно делают те, кто гораздо ниже меня чином. С удовольствием сообщаю вам, что данную миссию вызвался исполнить я сам.

– И что же вас на это сподвигло?

– Желание довести начатое дело до конца, – ответил Симоне, прищурив рыбьи глазки. – Ведь не кто иной, как я, совсем недавно выдвинул против вас обвинение, когда вы напали на короля во время церемонии коронации. Сопротивлялись солдатам, покалечили людей.

– Людей? Все присутствующие здесь, думаю, прекрасно осведомлены о том, что Молчащие – едва ли люди.

– Всё живое есть Божьи твари.

– Его ли твари те солдаты?

– Это к нашему делу не относится.

– Короче, монсеньор, – изнывал от нетерпения скорее покинуть ставшие тесными ему стены темницы Влахос. – Я спешу.

– Вы подождёте, – осадил его пыл священник и вернулся к сидящей к стены колдунье. – Итак, – Буккапекки двумя пальцами, будто прикасаясь к чему-то склизкому, развернул принесённый, заверенный печатью свиток и пробежал по его содержимому глазами. – Да-да. Вы, Геза, урождённая таковым именем и не носящая имени своего отца, как, стало быть, бастард, прекрасно знаете, как я, будучи человеком духовным, отношусь к людям вашей, так сказать, сомнительной профессии. С какой страстью я борюсь с той крамолой, которую вы и подобные вам распространяете среди неокрепших умов.

– Знаю-знаю ваши страстишки и то, как вы идёте у них на поводу, – ответила эллари. Лицо прелата почернело и заострилось. – Что же замолчали? Продолжайте.

– Что бы вы ни говорили, я со всей ведомой мне страстью буду продолжать бороться с людьми, подобными вам. Пусть его величество пока и полон сомнений на сей счёт, будьте уверены, я скоро это исправлю, и вместе мы с вверенной нам властью вычистим земли Ангенора от такой гадости, как вы. А пока я имею честь зачитать вам ваш приговор, на котором, да будет вам известно, я вопреки первоначальному желанию короля настаивал, воспользовавшись занимаемой должностью и большей просвещённостью в данном вопросе. И посему, – отец Симоне продолжил чтение тщательно выведенного на пергаменте аккуратными буквами текста, – «Геза, урождённая таковым именем и не носящая имени своего отца, в распространении крамольных речей, угрозе его величеству королю, нападении на солдат из числа святого войска его святейшества кардинала и армии сэра Ричарда Абертона признаётся абсолютно виновной по всем пунктам обвинения и по решению его величества короля и с позволения церкви Единого Бога в лице прелата Севера приговаривается к казни через сожжение на площади Агерат. Приговор вступит в силу на исходе второго месяца осени в последнее воскресенье». Вы всё поняли?