Замечательно. А пока сего дня вы будете ожидать здесь.

Влахос ошеломлённо глядел на довольного ролью гласа правосудия священника.

– Сжечь? В Ангеноре никогда не сжигали колдунов! – воскликнул он, как только к нему вернулся дар речи, сам не зная, какими неведомыми силами вдруг превратился из оппонента Гезы в её оскорблённого союзника.

– А теперь начнут, – почти пропел прелат, сгибая пергамент и аккуратно прижимая пальцами место сгиба.

– А король не боится последствий?

– Он о них позаботится. Князь Ээрдели, благодарю, вы исполнили свою роль свидетеля оглашения приговора. Теперь вы можете идти.

Однако Влахос теперь уходить не спешил.

– Геза, вы скажете хоть что-нибудь? – он бросил на колдунью вопрошающий взгляд и вместо паники на лице приговорённой к мучительной смерти на костре встретил всё то же безмятежное величие и непонятную, чуждую ужасу происходящего умиротворённость. – Или вы так и будете молчать?

– Не стоит тешить гордыню нашего прелата своим негодованием, князь, – вопреки его ожиданиям ответила эллари. – Приговор для меня не был откровением.

– Камни нашептали? – глумливо предположил прелат.

– Камни, – подтвердила Геза.

– Как это мило. Всеведущая галька. Благо теперь вы лишены возможности заниматься своими богомерзкими колдовскими штучками, а до остальных альбиносов, подобных вам, я ещё доберусь. Но это позже, а пока я в свою очередь могу лишь уповать на то, что к моменту исполнения приговора вы и сами поймёте, насколько впустую прожили свою долгую жизнь, и пожалеете, что не прожили её иначе. К вам ещё придёт мой Акке, чтобы читать с вами молитвы. Это мой вам подарок – шанс искупить свои грехи и получить возможность после сожжения обрести бессмертную душу, а нет – тогда вы исчезнете, как заслужили вы и вам подобные, во чреве Малам. Теперь разрешите откланяться. Впрочем, нет, кланяться не буду. Князь, на пару слов.

Прелат подозвал к себе Влахоса, и они удалились, породив за собой волну сначала едва различимого, потом всё более и более разрастающегося шума, превратившегося через пару мгновений в грохот и громогласные вопли заключённых.

– Гезу казнят, – сотрясались стены темниц, – Гезу казнят!

Глава 29 Ошибки, которые потребуют расплаты

… – Я рыбак, на которого напялили корону, – неуверенно произнёс Теабран сквозь резную решётку исповедальни, куда по просьбе священника прошёл несколькими секундами ранее.

Было тесно, душно, из-под двери тянуло пылью и воском, но, похоже, заклеймив часовенку Туренсворда как осквернённую еретиками, Улисса всё-таки сослужила королю хорошую службу. Бабка и мать теперь ходили молиться и исповедываться прелату исключительно в новенькую, «чистую», с их точки зрения, кирху, а часовню замка буквально подарили слугам, которые из-за огромного количества работы приходили сюда преклонить колени перед статуями святых исключительно либо поздно вечером, либо в ночи. В остальное же время покинутый храм пустовал, грустно наблюдая, как дни проходят мимо, подобно прелату, который обещал очистить его от духа еретиков молитвами, но выполнять обещанное не особенно спешил, переложив это богоугодное дело на плечи ленивого викария, а тот, в свою очередь, уступил свою миссию менее подверженному приступам лени отцу Ноэ.

В стенах часовни стояла приятная уху тишина, в отличие от стен Туренсворда, где покой короля обычно бесцеремонно нарушался вторжением различных посторонних шумов: смехом придворных, их же топотом, кряхтением Улиссы или ультиматумами Петры. Последняя, несмотря на настоятельные просьбы сына оставить его в покое, всегда находила какой-то важный предлог для визита и потому требовала охраняющих его комнаты Огненосцев немедленно расступиться, а те после одобрения потревоженного короля расступались, как горные кручи перед пророком Пифанием, пуская её внутрь. Теабран даже чувствовал себя ребёнком, потому что для того, чтобы вырваться из плена назойливого внимания матери, ему постоянно приходилось врать и сбегать.

– Я не могу добиться того, чтобы от меня отстали хотя бы на пять минут в собственном замке! – пожаловался он отцу Ноэ, едва они скрылись за занавесом исповедальни. – Всюду глаза и уши, и всем есть дело до меня! И все суют свой любопытный нос в мои дела: а что? куда? зачем? Контроль, будь он неладен. Мне даже пришлось соврать матери, что я отправился в кузницу проконтролировать литьё новых пушек. Вот посмотрите, когда я вернусь, мать сразу спросит меня: «Как идёт литьё? А сколько в итоге получилось новых орудий?»

Всех, кто мог внезапно пожелать помолиться в середине рабочего дня и случайно подслушать приватный разговор короля и священника, Ингемар вежливо разворачивал к выходу из часовни, прося не прерывать очистительные молитвы Ноэ, и оставался охранять вход. Благо таких нашлось немного: Альфред да Данка, которые принесли три пучка новых свечей.

– Мне с детства внушали, что всё всегда происходит по воле короля, что я будущий король, но за всю мою жизнь ещё не было ни дня, чтобы что-то действительно происходило по моей воле, представляете? – причитал Теабран, сиротливо прислонившись к перегородке между его камерой и камерой, где его терпеливо выслушивал священник. – Зато хотя бы сам выбираю себе по утрам одежду – я счастливчик. А я ведь в своё время боялся стать таким же безвольным королём, как Осе. Но почему-то я уверен, что у него дела обстояли лучше, чем у меня, ведь так? Вы же его знали. Так ли уж он был плох, как мне внушают?

Вопрос был опасен.

– Я не могу осуждать Осе, – честно ответил Ноэ. – Кто-то его любил за то, что он делал много хорошего людям, кто-то не любил за те дела, которых он не делал.

– Не знаю, – засомневался Теабран. – Но я уже второй король на троне Ангенора подряд, который в чём-то не уверен, не слишком ли это много? А ту, которая была уверена в том, что достойна короны, люди Тонгейра безжалостно убили и бросили в яму. Иронично, не правда ли? Не лежит ли на Ангеноре какого-то проклятья, о котором я пока не знаю, но по которому его трон будут занимать исключительно те, кто этого трона не очень-то достоин?

– Ангенор знал разных королей, ваше величество, – ответил Ноэ, поразмыслив. – Среди Роксбургов были и мудрые правители, были не очень мудрые, были дураки, диктаторы и сластолюбцы. Были философы, полководцы, просветители. Сомнения – это нормально.

– Может быть, может быть, – пожевал губу Теабран. – Спасибо, что согласились меня выслушать, отец Ноэ.

– Признаться, я удивлён, что вы пришли ко мне, а не к прелату, – высказал свои соображения святой отец, приблизившись к решётке. – Разве не его обязанность служить исповедником вашего величества?

– Вы шутите? – Теабрану было вовсе не смешно.

– Но ещё недавно вы хвалили его за то, как он выполняет свои обязанности.

Король был вынужден признаться в опрометчивости тех слов, навеянных наущениями старшей леди Адельхейда.

– Да, хвалил. И не это ли подтверждает мой вывод, озвученный чуть ранее?

Священник со свойственной ему мудростью не стал комментировать его слова.

– Иммеле сказала, вы хороший слушатель и советчик. А что ещё надо на исповеди? Да, сэр Виллем мой официальный советник, и на островах он частенько исполнял роль моего исповедника, потому что святой отец нашего прихода был, мягко говоря, непригоден, но есть вещи, которые мне стыдно рассказать даже ему.

– А почему вы не расскажете свои тревоги её величеству?

– О, боюсь, что после нервного срыва, который с ней случился после… после всего, что произошло в последние дни, моя супруга только спит, пьёт вино, как воду, и принимает успокоительные травы. Поверьте, ей сейчас не до меня. Дункан слишком мал, чтобы что-то понимать, мать и Улиссу я в расчёт вообще не беру – это всё равно, что сунуть руку в кипяток, а Ройс… Вы сами знаете. Мои надежды только на вас.

– Что ж, я польщён, ваше величество, – понимающе кивнул Ноэ. – Что