будь то хоть ясное небо без птиц и облаков, неподвижная, безмолвная, сидит и тает, как свеча. Мне кажется, я её сломал, и потому с каждым днём моя Иммеле всё больше превращается в далёкое эхо той, кого я когда-то полюбил.

– Прошу прощения, ваше величество?

– Да?

– А что произошло с женихом её величества? Куда он делся?

– О, это я, наверное, приберегу до следующей исповеди, святой отец. Если есть на свете вещи, за которые мне по-настоящему стыдно, то это как раз одна из них. Но это позже. Сейчас я бы хотел поговорить с вами о моей главной ошибке – о Дитя. Хотя, боюсь, я ещё недостаточно набрался смелости, чтобы окончательно вывернуть свою душу наизнанку в этом вопросе. Мне до сих пор стыдно из-за того, что произошло тогда. Это была моя огромная ошибка, рубил сплеча, и теперь уже ничто нельзя исправить.

– Это как-то связано с прелатом? – осмелился высказать своё предположение Ноэ.

– Так вы знаете? – изумился король. Его сердце больно стукнуло о рёбра.

– Только то, о чём упоминало их высочество. Но их высочество также пока что не желает облегчать душу. И я не настаивал. Но, как я понял, та история затронула всю вашу семью и, – он замялся, раздумывая, стоит ли говорить, но решил, что всё же стоит, – и некоторых высокопоставленных служителей церкви, которые оказались замешаны в этом достаточно щекотливом деле.

– Святой отец, я не хочу! Я отказываюсь верить в то, что говорит Ройс! Это же глупость, сплетни, уму непостижимо, а если говорить о Дитя, ещё, скорее всего, и от души сдобренная собственными сочинениями. Уж на что на что, а белокурая головка их высочества никогда не жаловалась на отсутствие воображения.

– А что говорят свидетели? Они же были, как я понял.

– Кто был, все всё отрицают. Свидетели прелата на «Четырёхлистнике» поклялись, что всё враньё, а я до сих пор считаю, что то была очередная идиотская шутка, за которую Дитя заплатило уже из-за меня слишком высокую цену. Иммеле мне всё время об этом твердит. И она права. Это было моё решение, которое я принял, послушав шипение Улиссы. Вот, видите, опять след этой престарелой змеюки? Но я был уверен, что так надо, что это правильное наказание, соизмеримое проступку. А не послушай я никого, возможно, я бы даже не додумался настолько жестоко поступить, и не существовало бы сейчас никакой Ночной Гарпии, и Дитя бы не взялось за меч, не проливало бы кровь – не было бы вообще ничего этого. Я превратил ребёнка, лишённого мною же родного отца, в убийцу, на тот момент искренне веря, что помогаю ему искупить его вину.

– А сейчас, ваше величество? Вы бы отдали их высочество пополнить ряды Огненосцев?

– Никогда. Отослал бы в монастырь в Приграничье, и со временем бы вся та мерзкая по своей сути история забылась. Но это всё мечты.

– Но тем не менее прелату, который всё же был замешан, вы отдали принца Дункана на воспитание, хотя Иммеле была против, боясь повтора.

Раздражение проступило пунцом на щеках короля.

– Я уже сказал, что не верю сплетням, отец Ноэ. Тем более отец Симоне не кто-то там, а прелат Севера, второй человек в церкви после кардинала, как, разумеется, и его коллега на юге. К тому же свидетели поклялись в его невиновности и в том, что он стал жертвой наговоров. Дети порой бывают самыми жестокими, эгоистичными созданиями в мире. Иногда они ни в чём не уступают пытарям. И, боюсь, Ройс как раз из их числа. Нет, я люблю обоих своих детей, что родного, что приёмного, но Ройс зачастую переходит все допустимые границы, и мне приходится искать причины оправдывать свою любовь.

– Ваше величество, почему-то мне кажется, что всё же вы попросили меня выслушать вас не поэтому, я прав? – снова предположил Ноэ, настороженный тем, что в своей исповеди король начал слишком издалека, будто оттягивал самую сложную часть признания, ради которой он сюда и пришёл.

Теабран был вынужден признать, что настало время. Да, проще было бы отказаться, ограничить свою откровенность сценками из детства и туманным покаянием в чудовищных последствиях истории с Дитя, и извиниться за то, что ради этого оторвал святого отца от службы и притащил слушать свои жалобы, но нет, надо иметь мужество идти до конца.

– Да, прошу прощения, вы правы, – согласился Теабран. – К сожалению, события последних дней меня сильно выбили из колеи, и я чувствую себя растерянным.

– Что же стряслось?

Пора.

– Вам же известно, что после зверского и, к моему стыду, одобренного мною допроса графом Приграничья легата, он выдал нам ориентиры в Диких горах, по которым можно найти путь к Гроту? – спросил он священника, пристально глядя на него сквозь резьбу решётки.

– Известно.

– После того, как получил информацию, Адарих Корбел быстро соорудил отряд во главе со своим сыном Теймо и направил их туда, чтобы схватить беглеца.

– Так.

– Я должен был догадаться, что что-то здесь не так! – король наконец-то дал волю гневу. – Эти проклятые касарийцы! Ещё Тонгейр мне внушал, что верить им нельзя! Даже если они проклятые полукровки! Мы ждали новостей, но их не было. Ни один почтовый сокол не прилетал в Туренсворд со стороны Перламутровой горы. Я знал, что здесь что-то не так, что быть беде, но чтобы так! Теймо вернулся спустя несколько дней. Весь в грязи, едва живой, и, подойдя к порогу замка, свалился с лошади от изнеможения и упал без чувств. Хорошо, что хоть его кобыла уцелела, иначе бы он и не вернулся вовсе.

Когда Алмекий привёл его в сознание, отпоил, дал каких-то смесей, мальчик рассказал, что сначала всё шло по плану, они с отрядом двигались по пути, указанному Согейром, и дело шло гладко, ориентиры показывали хоть и неудобную дорогу, по которой почти не ходили, но, на первый взгляд, верную и, похоже, действительно тайную. И всё было хорошо, пока они не вышли на поле чёрного песка. Им бы тогда прислушаться к инстинктам, понаблюдать за местными тварями, что, как оказалось, обходили то место стороной, ведь, как сказал Теймо, на тех песках не наблюдалось никаких следов ни волков, ни мелких тварей, никого. Над той проклятой равниной разве что птицы летали. Но они пошли вперёд, только почва, как он сказал, как-то странно проседала, сначала до середины копыт, как песок, потом всё глубже, и в один момент – обвал! Грунт просел и поглотил всех всадников вместе с их конями. Теймо чудом остался жив. Сказал, что его лошадь от испуга встала на дыбы и сбросила его и ускакала, но он успел схватиться за какой-то уступ, торчащий из каменной стены, которая обнажилась после того, как пропасть поглотила почву. Висел и наблюдал, как мрак и пыль разверзнутой под ногами бездны проглотили всех его людей, как пасть гигантского чудовища. Он звал на помощь, но безрезультатно – никто не выжил. Теймо остался один посреди уцелевшей части долины, забрался по уступу наверх, добрался до плотной почвы, каким-то чудом отыскал свою уцелевшую клячу, которая успела ускакать к холмам обратно и забилась среди альмионов, и побрёл обратно, опасаясь, что в любой момент снова провалится под землю. Согейр нам указал фальшивый путь, отец Ноэ!

Адарих так орал, что аж охрип. Поклялся изрезать легата на ремни. Квохтал над сыном, проклинал предателя, поминал двух погибших ранее сыновей. Как же хотелось ему врезать, чтобы этот придурок, наконец, угомонился. Но дальше – хуже. Кошмары обрушились на мою голову, как лавина. Влахос, в пекло его, Ээрдели! Вот что случилось потом.

Вы знаете, я обещал вернуть ему жену, как только Осе окажется в Туренсворде, и это обещание обернулось для меня настоящей катастрофой! Вы бы видели его, когда он узнал про обвал, про Теймо. Клянусь, в тот день я понял, как выглядит смерть и исполнитель