её воли. Если бы я знал, чем закончится тот день, я бы оказался расторопнее. Да, конечно, сначала я был взбешён таким поворотом событий, признаю, чувствовал себя обманутым и, да, в тот момент от переполняющего меня гнева я не понял, к чему происходящее на моих глазах меня ведёт. А надо было понимать. Хорошего правителя от глупого отличает то, что первый может поступать так или иначе, не поддаваясь ярости. А я, увы, пока не зарекомендовал себя хорошим. Я сам стал свидетелем того, что последовало за рассказом Теймо о сыпучих камнях, и гнев застил мой разум настолько плотной пеленой, что – да, моя вина, – я сам приказал князю Гирифора вернуться к дознанию легата, и уже через пять минут всё началось!

Наш предводитель Ловчих в ту же минуту собрал всех в камере, в которой томился изувеченный Корбелом Согейр. А представлял он собой к тому моменту поистине ужасную картину: весь изрезанный, истерзанный, в шрамах от ожогов, сломанные пальцы. Вы же знаете, что ему его фальшивое признание стоило одного глаза? Вот так граф Приграничья добился ложного результата. И принёс мне вырезанное глазное яблоко похвастаться в тот вечер.

– Да, я знаю.

– Но я не об этом. Ээрдели приказал тюремщику привести к Согейру трёх его людей, кого-то из кирасиров, кто первым попадётся, а ещё его жену с ребёнком, а когда всех привели, принёс из оружейной секиру Ночной Гарпии! Нужно ли говорить, что последовало дальше?

– Я догадываюсь.

– Влахос безумен, святой отец! Безумен! Лишён всякого рассудка! Я и раньше слышал о его жестокости, но осечка с Гротом явила нам в нём всё то зло, которое до этого дремало. Я знал, что он и раньше подвергал кого-то пыткам, но в тот день гирифорец потерял человеческое лицо и превратился в палача. А это была казнь, отец Ноэ. Там, в углу, стоял старый пень, на котором валялись какие-то железки, и Ээрдели сделал из него плаху! Он вытаскивал на место казни кирасиров, одного за другим, клал их головой на пень и спрашивал, где Грот, а не получив ответа, отрубал им головы, святой отец, разве так можно?! А я стоял в стороне, будто невидимка, стоял и наблюдал, и, к сожалению, я не могу сказать, что в тот момент мне было жаль этих обречённых, что мне было страшно или стыдно, даже когда голова третьего кирасира упала с пня. Я не видел оснований утверждать, что эта казнь не была необходима. Но то, что случилось потом, заставило меня мгновенно передумать. А случилось то, что, когда все трое были казнены, Влахос не приказал вести ему ещё, он поволок на место казни дочь Согейра Иму, вы понимаете? Господи боже, – воззвал к небесной силе король, – она же ещё совсем ребёнок! Я совсем недавно приговорил к виселице мальчишку, который убил её ровесницу! А теперь у меня на глазах, с моего разрешения, князь решил обезглавить девочку! Она упиралась, плакала, леди Нила, – я до сих пор помню её крики, как она цеплялась руками за платье дочери, как встрепенулся сам Согейр, – помню свой крик всё прекратить, остановиться, и как Ловчие меня оттолкнули, Сеар что-то гаркнул на своём в мой адрес! Нереальная иллюзия бредового сна! Влахос положил голову заплаканной девочки на пень под крики леди Нилы, мольбы Согейра. И я вдруг очнулся, вдруг осознал, что девочку на моих глазах сейчас убьют одним из самых жутких способов. Легат кричал, молил остановиться. Молил безумца и я, представляете? Я! Я – король! А он не слушал. В тот момент я был никем! Влахос взмахнул топором, прицелился, как вдруг Согейр крикнул: «Я всё скажу! Я всё скажу!» Но в тот самый момент Ээрдели ударил топором о плаху. Я эту картину никогда теперь, наверное, не забуду. В моей голове до сих пор стоит вопль Нилы, легата, как рёв быков на скотобойне. Помню тот момент, как девочка вдруг замолчала. Вот она только что пищала, и вот вдруг тишина! Все разом замолчали, я увидел, как остриё секиры глубоко вошло в пень, но шеи ребёнка не коснулось. Има, успев поднять руку, прикрывала то место, которое оцарапало лезвие, и по её руке из пореза сочилась кровь, а лицо – вот что было страшнее всего, святой отец, –ничего не выражало. Мгновение назад она плакала, просила отпустить, и вот теперь она была как мёртвая. Живая, но мертва. Глаза пустые, как бусинки пластмассовые. И слёз нет. Вы можете себе представить? Моё воображение вмиг нарисовало мне всех детей Негерда, ведь я не лучше этих палачей. Не лучше Влахоса. Я допустил такое же убийство. Десятки мёртвых глаз детей… Леди Нила прижала к себе своё дитя, а Има всё молчала, двигалась, как на шарнирах, потом упала и обмякла, а Согейр сказал, что обещал. И в этот раз, я знал, он не соврёт.

Я был в шоке от увиденного и поспешил уйти, сидел в своих покоях, будто ожидая откровения с небес, но его не было. Метался из угла в угол, приказал себе налить вина покрепче и тогда-то понял, почему моя жена так много пьёт. И пил, и пил, проснулся только утром, тогда мне и сказали, что Ээрдели ещё ночью с их высочеством собрали людей и отправились по тому маршруту, что указал легат, а я схватился за перо и пергамент, написал письмо в Ровенну. Послал в пекло свои обещания по поводу Осе и приказал Болту собрать людей и освободить Меланту! Бог с ними, с гирифорцами. В самом деле, не такой ценой! Мать мне всю душу изодрала уже своими требованиями продолжать шантаж, и я просто послал их всех и отправил то послание с почтовым соколом. Когда птица улетела, я почувствовал волну какого-то облегчения. Послал за леди Нилой, Имой, но ко мне их не привели, Корвен передал, что с девочкой всё хорошо, но она всё ещё молчит, а если хочет что-то, куксится и показывает ручкой. А потом он сказал мне то, что окончательно выбило меня из колеи. Но вы и сами всё знаете. Той ночью после расправы, пока я, пьяный, спал, устроили пожар и сбежали из темницы почти все пленники. Таков итог.

Ноэ не был шокирован этой новостью – такие вещи, как бунт заключенных, мало кем остаются незамеченными, особенно когда за ними идет шлейф из убийств и огонь. Святой отец и сам был среди тех, кто после случившегося тушил пламя в подземелье и убирал тела, но он не стал прерывать короля замечанием, что не нуждается в пересказе известных ему событий.

– Я ещё тогда, когда проснулся, не мог понять, откуда тянет гарью? А ночью, Ингемар сказал, сгорела половина темницы. Погоня за беглецами, драки, вопли, убийства – я всё проспал. До меня, как оказалось, достучаться не могли. А достучись они, что бы я сделал, в самом деле? Утром мать меня опять пилила за то, что я это допустил, а я рявкнул ей в ответ, мол, она постоянно учит меня, как править, решает за меня, что ж сама не разобралась? Плохой я сын, я знаю.

Итог моего правления на сегодняшний день таков: семеро убитых охранников, десятки замученных пленников, двое умышленно убитых слуг, трое казнённых Ээрдели кирасиров, уничтоженный городок, трое временно помилованных беглецов-неудачников, приговорённая к сожжению колдунья, три небольших, но обагрённых кровью восстания староверов в ответ на мои реформы в сфере религии, одна потасовка после известий об отмене тавромахии, больше десятка обесчещенных Полудниц, которых солдаты держали в Ласской башне как заложниц вместе с девками из Миртовых домов, два пожара, смертный приговор конюху, неудачный поход в горы, пропавший без вести в Редколесье военный отряд, изувеченная жизнь дочери легата – а ведь я на троне всего несколько месяцев. У королей всегда так или это мне так повезло?

– Бывало по-разному, – честно ответил Ноэ.

– Но из положительного: Молчащие целёхоньки, часть заключенных всё же осталась на местах, ведьме хоть бы хны, чем я почему-то нисколько не удивлён, и мальчишка-конюх тоже цел. Вот скажите на милость, святой отец, зачем