та точка, куда мне нужно было бить. Ставки итак были слишком высоки, а я все сильнее повышал. Каждый день, когда я краем глаза видел какое-либо упоминание Сокола, мне прожигало вены изнутри, а кровь вскипала от обиды. Ты никто и должен был оставаться никем. Во мне течет кровь Гурова, но почему-то я должен бегать за тобой. Вот увидишь, однажды ты будешь бегать за мной. Партия будет сыграна безупречно, ведь все козыри будут у меня. Я буду рядом. Ты почувствуешь это, но не сможешь ничего с этим сделать. Я поддамся тебе, выдав за злодея бедолагу, что убил твоего брата, чтобы потешить твое эго, а после разобью его в пух и прах. Я хочу видеть тебя на коленях. Я хочу положить твою голову на плаху и взять в руки топор. Ты будешь мертв. Ты будешь несчастен. Ты возненавидишь себя. А я заполучу то восхищение, о котором всегда мечтал.

Все время, пока Гуров был в тюрьме, я строил по крупицам свой песчаный замок. Каждый день и каждая минута были выверены безупречно. Каждый человек, стоящий рядом со мной выполнял мой приказ и жертвовал своим положением. Я не мог себе позволить светиться так рано и поэтому любезный Бульба стал моими руками, пока я сижу в тени. Он так боялся, что я сдам его милиции, что, не раздумывая, пошел против своего главного кошмара и снова встал против Сокола. Как же радостно, когда твоя добыча сидит перед тобой и просит о помощи. Он потерян, разбит и осталось совсем немного до момента, когда я его полностью уничтожу. После того, как мне пришлось выдать ему Бульбу, я поехал к отцу. На протяжении двенадцати лет я посещал его каждый месяц. Гуров был моим живым дневником.

— Ну, здравствуй, — я развел руки в стороны.

— По какому поводу такой довольный?

— Сегодня сдал Бульбу людям Сокола. Они пошли против него, чтобы выведать имя, — невозможно было скрыть ликования в моем голосе. — Вообрази только, как я их запугал, что они бегут к моим же ногам.

— Ты сдал своего человека, чтобы прикрыть собственную задницу?

— И что с того?

— Грязно играешь, не по понятиям, — Гуров отвернулся от меня.

— У меня свои понятия. А чего ты хотел? Думал, я полезу с ножичком на твоего любимчика? Я же не идиот, — я поморщил нос. — Хорошие мальчики тоже могут играть в войнушку. Даже не прикасаясь к оружию.

— Оставь ты уже их в покое. Я верю, что ты способен одолеть его. Ты все доказал.

— Слишком поздно, — глупо было ему рассчитывать на то, что это сработает. — Мне понравилось.

Гуров смотрел на меня не как на послушного сына, но в этом взгляде не было и доли восхищения, о котором я так грезил. Он хмурился, словно я само зло во плоти, словно все это сделано не ради него.

— Что тебе опять не нравится?! — я вцепился в трубку, желая раздавить ее. — Или, может, дело не в том, какой я, а в том, что я — это я? Тебе противна сама мысль, что такой человек, как я — твой сын? Сделаю тебе подарок перед выходом на волю — не буду трогать твоего любимчика. Но знай, как только ты будешь на свободе, я раздавлю его, как букашку.

— Ты с ума сошел, — Гуров потер переносицу.

— Возможно, когда не останется человека, которым ты восхищался, ты, наконец, восхитишься мной, — я пожал плечами и поднялся со стула. — Помни, что все это я делаю только ради тебя. Весь этот путь, он только ради тебя.

Я ушел. Следующая наша встреча случится уже когда отец будет на свободе. Я ждал этого двенадцать лет. Я ждал момента, когда смогу стоять наравне с ним. Теперь я достоин этого, и скоро он сам в этом убедится. Он увидит разбитого и несчастного Сокола, поймет, что это моих рук дело. Гуров разочаруется в нем и провозгласит меня своим любимчиком. Спустя столько лет он увидит во мне не просто боязливого бедняка, а достойного сына, а котором можно только мечтать.

Глава 33. Гнездо

«…Не гляди на меня виновато,

я сейчас докурю и усну —

полусгнившую изгородь ада

по-мальчишески перемахну…»

Осыпаются алые клены. Борис Рыжий.

Рассвет только окрасил небо в оранжевый цвет, а электричка уже мчалась по пригорку меж золотистых полей. Вагоны были пустыми, ведь все уехали с дач в воскресенье и не стали ждать до понедельника, чтобы уехать на самой первой электричке. Два часа из трех Щегол с Сорокой проспали на плечах друг друга. А когда только что проснувшееся солнце скрылось за плотным полотном туч, стало не до сна. Прижавшись друг к другу, будто взъерошенные воробьи в мороз, они ждали окончания поездки. За окном снова замелькали индустриальные пейзажи и показались серые обрушенные дома с торчащими железками из пеноблоков. Город встретил прибывших гостей бирюзовым вокзалом, что в пасмурную погоду казался бледно-зелёным и совершенно не притягательным. Щегол посмотрел на адрес, записанный ручкой на листе бумаги.

Вчера они с Сорокой открыли на компьютере файл со всеми данными, которые собирал Чиж, чтобы найти адрес Чижа и связаться с ним. Открывать документ не хотелось ни Щеглу, ни Сороке. Глупо, но это окончательно смывало границы, которые выстроил Сокол о полной конфиденциальности. Если раньше можно было еще притянуть за уши, что все как прежде, то сейчас будто кто-то раз за разом вспарывал кожу в разных местах. Это было похоже на прикосновение к чему-то запретному и личному, что не должно стать достоянием общественности.

— Сделай это без меня. — Попросила тогда Сорока. — Просто быстро найди адрес и отключай все, к чертовой матери.

Так Щегол и сделал. Хоть компьютер и загружался невыносимо долго, но адрес записать он успел за пару секунд. Слава Чижу, что все данные у него были расфасованы в разные документы, и Щеглу не пришлось лезть куда-то дальше адреса. Отключив компьютер от сети и закрыв на большой ржавый ключ Гнездо, они с Сорокой отправились на самую первую электричку до дома Чижа.

Блуждать по новому городу было странно и непривычно. Дома выше, люди хмурятся сильнее и слишком много транспорта. Казалось, повернешь голову на девяносто градусов и местность полностью изменится и появятся только новые лабиринты, из которых не найти выхода. Вцепившись в руки друг друга, Щегол с Сорокой кое-как смогли найти дом в спальном районе, до которого пришлось добираться на метро. До