И как крайняя чудаковатость тех, кто был обучен защищать основы русского империализма, в полицейском отчете фиксируется с точностью до минуты время, когда Толстой вошел в магазин, купил табак, отмечается, сколько он заплатил и когда решил прогуляться, пойти в ресторан, учитывается меню, и как долго он провел за столом, и во сколько ему обошелся обед. Однако подобная утомительная рутина была не только исключительно русской, а универсальным способом поддержания безопасности.

Однако для того, чтобы познакомиться с административными чудесами царской охранки, мы не должны стесняться встречи с провокаторами-шпионами. Ничто не обнажает душу этого огромного сурового и репрессивного полицейского органа более основательно, чем козни и разоблачение его самого невероятного трофея. Его звали Азеф, а также «русским Иудой»; но, возможно, после того, как мы проследим его карьеру в революционных кругах в роли агента охранного отделения Департамента полиции, мы придем к выводу, что даже Иуда может быть оклеветан.

В платежной ведомости охранки могли числиться дополнительные тысячи агентов и информаторов, она могла подозревать практически любого и устанавливать за ними слежку, в свою очередь отслеживая шпионивших за шпионами и так далее до бесконечности, распространяя эту цепочку до невообразимых горизонтов педантичности тайной полиции. Однако все это мало сказывалось на ее эффективности. Начальники охранки были придворными и бюрократическими чиновниками, прежде чем стали попечителями сыщиков. Это были амбициозные мужи, чьи служебные обязанности приблизили их к трону и чья карьера намного меньше зависела от порядка и спокойствия в империи, чем от воли или прихоти монарха. Их главные противники, либералы, революционеры и нигилисты, были пылкими и решительными, однако в лучшем случае спорадически активными. В спокойное время полицейская служба, вероятно, вполне успешно со всем справлялась — однако продвижение по службе застопоривалось и чахло. Так что работа тайной полиции остро нуждалась в террористических заговорах и радикальных общественных волнениях, дабы поддерживать в императоре веру в преданность своих подручных и не скупиться на оплату их труда.

Азеф был шпионом-провокатором, которому стойкая репутация охранки обязана своей самой дурной славой. Агентов-провокаторов было немало; как правило, их использовали в обычной политической полиции и в промышленном шпионаже, но Азеф занимался совсем другим. Благодаря его невероятному таланту лидера, созданные и руководимые им заговоры имели успех. Его шпионаж и доносы едва ли помогали заполнить российские тюрьмы, однако бомбы его террористов-сообщников заставили зашататься трон Романовых.

Поначалу он пользовался поддержкой русской полиции и предавал своих приятелей революционеров. Однако он проявил себя «человеком действий» среди спорщиков и мечтателей, и вскоре его сочли настолько нужным для «Боевой организации социалистов-революционеров», что ее солидные фонды полностью перешли в его распоряжение. Он по-прежнему получал жалованье и регулярно посылал отчеты как агент охранного отделения. Люди, на которых он теперь доносил, имели не слишком большое значение, в то время как организованные им убийства позволили ликвидировать самого влиятельного дядю царя (великого князя Сергея Александровича). Такое не под силу превзойти ни одному провокатору любых времен.

Азеф родился в 1869 году в Лысково, Гродненской губернии, в семье бедного еврея-портного, Фишеля Азефа. Он был вторым ребенком в большой семье — три мальчика и четыре девочки — и, по всей видимости, с детских лет познал тяготы трущоб, которые в любой стране производят на свет сквалыг, преступников, беспризорников и в редких случаях мультимиллионеров. А еще некоторое количество стукачей и полицейских информаторов, однако весьма далеких от калибра Азефа. Тех, кто мог избежать «пределов оседлости», установленных для евреев российским правительством в то время. Когда Азефу исполнилось пять лет, его отец и в самом деле сбежал, стремясь на новом месте улучшить положение семьи.

Их семья поселилась в Ростове-на-Дону, который в то время стремительно развивался и становился центром промышленности и торговли в Юго-Восточной России. Однако отец Азефа, открывший галантерейную лавку, не слишком преуспел на этом поприще.

Жесткая экономия во всем позволила детям Фишеля получить образование. Юноши были посланы в гимназию, которую будущий тайный агент закончил в 1890 году, однако на дальнейшее обучение родительских ресурсов не хватало. Азефу пришлось зарабатывать самому; он давал частные уроки, работал репортером в захудалой местной газетенке, служил в канцелярии, пока не решил попытать счастья в богатых возможностях коммивояжера.

Видимо, он оставался недовольным той скудной жизнью, которую ему обеспечивал его доход. Использовав приобретенные им в гимназии знакомства и личные познания, он пришел к выводу, что Ростов, хотя и преуспевающий и яркий город, не заменит ему весь мир. Однако местная стратегия быстрой и легкой наживы глубоко повлияла на его характер, поскольку жадность и беспринципность стали основой того, что можно назвать его жизненными устремлениями.

В начале 1892 года он попал под подозрение, как один из распространителей революционного манифеста. Кое-кто из его товарищей по гимназии уже сидел в тюрьме. Так что Азеф, по всей видимости, догадался, что и его собственный арест не за горами. На этом его жизнь в Ростове закончилась. В тревоге он собрался бежать за границу, однако средств для этого у него не было, но, с легкостью преодолев моральные предрассудки, он вскоре нашел способ решить проблему. Говорят, что ему удалось присвоить партию сливочного масла некоего купца, продать ее за восемьсот рублей и тут же покинуть город. Май 1892 года застал его в Карлсруэ, в Германии, студентом политехнического института.

Среди многих русских студентов, посещавших этот институт, имелось немало знакомых Азефа по Ростову. Изучение электротехники не помешало ему вступить в социал-демократический кружок. Однако вскоре на него напал его прежний страх финансовой нищеты, затмивший собой все другие интересы. Восемьсот рублей, хотя и разумно расходуемых, потихоньку иссякли. Тем, кто встречал его в ту пору, он казался голодным и ежившимся от холода.

4 апреля 1863 года он сел и написал свое первое письмо охранке, предлагая выдать секреты своих товарищей и слежку за их революционной деятельностью. Подобный шаг, который вряд ли можно счесть вынужденным, поскольку многие бедствующие студенты нашли честный способ прокормиться, в то время казался ему безусловной необходимостью. Он обещал куда больше денег, чем могло позволить самое лучшее техническое образование, однако принес настолько дурную славу, что до тех пор, пока людей интересуют исследования анормального поведения, государственного шпионажа или явного вероломства, его имя будет жить.

Ответ пришел ему только в мае, типичный уклончивый и изворотливый. В нем говорилось, что охранке известно о карлсруэской группе, которая их не слишком интересует, поэтому его предложение не является столь для них важным; тем не менее они готовы платить ему некую сумму при условии, что он откроет свое имя, поскольку у них имеются «строгие принципы» не вступать в контакты с определенным сортом людей.